Шагнув ко мне вплотную, барон протянул руку и произнес какую-то явно ритуальную фразу:
— Если ты позовешь и это не запятнает моей чести, я встану рядом. До конца.
Даже боюсь представить, какие у этого живодера понятия о чести, но момент явно не располагал к долгим размышлениям, поэтому я обхватил пальцами предплечье старика и ответил:
— Если вы позовете и это не запятнает моей части, а также не заставит нарушить закон, я встану рядом. До конца.
Благородство и полубандитская романтика — дело, конечно, красивое, но акценты нужно расставлять загодя, поэтому я и впихнул поправку о нарушении закона. Да и вообще вся эта патетика была лишь яркой оберткой, и по большому счету в преданность до гроба тут никто не верит.
Барон в ответ почти до боли сжал мое предплечье и коротко хохотнул:
— Молодец! Теперь вижу, что Демоном тебя назвали не случайно. Думать и отстаивать свое умеешь. Да и за словом в карман не лезешь. — Барон жестко посмотрел мне в глаза, но тут же расплылся в добродушной улыбке. — Сколько лет живу среди русских, но так и не понял, почему нужно лезть за словом именно в карман. Нет, я прекрасно понимаю суть этой вашей поговорки, но при чем здесь вообще одежда?
— Умом Россию не понять… — приняв его игру, в тон ответил я.
— Вот-вот, именно это смущает меня больше всего. — Барон в своей излюбленной манере подхватил меня под локоток, и мы, как два лондонских денди на прогулке, двинулись к станции. — Слышал я этот стишок, но совершенно не понимаю, почему должен верить кому-то, кого умом не понять. Прости, друг мой, но так, без оглядки и вопросов, можно относиться только к Господу нашему. Кстати, судя по рациональному подходу к жизни, в твоих венах должна течь хоть капля германской крови.
— Ох, Карл… — притворно вздохнул я. — У меня там столько всего намешано, что не удивлюсь, если найдется еще и пара капель, скажем, японской крови.
Ведя себя нагловато-добродушно, барон был прав — уж если мы сумели найти компромисс по главным вопросам, изображать смущение и расшаркиваться в извинениях смысла нет. Хотя легкость, с которой немец отмахнулся от скользких моментов, немного напрягала. Вполне возможно, что он с такой же небрежностью может нарушить и собственные клятвы. Впрочем, я и сам не собирался совать ради него свою голову в петлю, к чему бы там ни обязывал тот странный ритуал.
Три броневика тронулись с места, только когда мы с бароном вошли в ворота станции.
— Никита, — с хитрым прищуром покосившись на крышу ангара, обратился ко мне барон, — ты бы успокоил своего Баламута. Говорят, он у тебя парень резкий и нервный.
