Эта явная несправедливость отравила иным нашим старшим современникам последние годы жизни. «Меня не только нет, но, оказывается, и не было», — говорила незадолго до смерти Маргарита Алигер, сыгравшая в пятидесятых годах немалую роль в попытках «стронуть» барку и за это испытавшая жестокие, оскорбительные нападки науськанного на нее Хрущева. Ноты понятной горечи слышались и в ее последних стихах:
Они стоят на новом рубеже
У них иные памятные даты.
Им не до нас, и мы для них уже
Отвоевавшей армии солдаты.
......................................
И о нас уже не спросят
Поспешающие вслед,
Что и судят и поносят
Тех, кого на свете нет.
Кто ответить им не сможет,
Кто уже навек умолк.
А уж чего бы ни наслушался и ни начитался о себе Сурков, доживи он до нашего времени!
Лет пятьдесят тому назад привелось мне в отзыве на рукопись книги о нем, тогда одном из руководителей Союза писателей, решительно возражать против непомерного возвеличивания ее героя. Если верить автору этого панегирика, в конце концов увидевшего свет и даже переиздававшегося, творчество Суркова становилось, если припомнить слова популярной тогда песни, «все выше, и выше, и выше...».
Пришли иные времена, взошли другие имена. Алексея же Александровича теперь если и поминают, то по большей части недобрым словом — как «солдата партии» (сам он себя называл так не без гордости) и автора многочисленных виршей «о Сталине мудром, родном и любимом».
Что ж, и впрямь всякое было в жизни этого поэта — и «натаскивание» в так называемом Институте красной профессуры на непримиримую «классовую борьбу», и рьяное следование этому курсу в печальной памяти РАППе (Российской ассоциации пролетарских писателей), и тесное сотрудничество с Горьким в журнале «Литературная учеба», когда Алексей Максимович сам отдал дань проповеди ненависти («Если враг не сдается — его уничтожают»), и нападки на Бухарина на писательском съезде за «недооценку» Демьяна Бедного и Маяковского и «превознесение» Пастернака, и — годы спустя — разносная статья о том же Пастернаке...
И все же было бы в высшей степени несправедливо, если бы его фамилия угодила бы на «С» — в перечень одиозных фигур ушедшей эпохи, «по соседству» с именами отъявленных погромщиков, беспринципных приспособленцев, а то и просто мошенников, вроде Грибачева, Первенцева, Софронова, Сурова и им подобных.
Мне памятен и дорог Сурков военных лет, опаленный всем увиденным, горько, покаянно и едко говоривший (например, в своем выступлении у нас, в Литинституте) о вине «шапкозакидательских» книг конца 30-х, не готовивших людей к жестоким испытаниям. Его стихи «Бьется в тесной печурке огонь...» стали поистине народной песней.
