Почти по знаменитой сталинской формуле нам «жить стало лучше, жить стало веселее» — в первую очередь в материальном отношении, тем более, что я уже относительно регулярно публиковал рецензии.
Но тут-то и дала трещину наша семейная жизнь (не впору ли тут припомнить «теорию» Сергея Львова?)
Сказались, конечно, напряжение и усталость предыдущих лет, усугубившиеся тем, что на наше иждивение перешел мой сводный брат Алик, находившийся в пресловутом трудном переходном возрасте и отнюдь не жаловавший ни меня, ни Лиду.
Она же после нескольких лет, проведенных дома, очутилась в большом тогда издательстве, в пестрой компании сотрудников и сотрудниц, множества авторов, художников-иллюстраторов, консультантов, рецензентов. Ей было двадцать семь, она была, как однажды выразился об одной своей приятельнице Михаил Светлов, отнюдь не жаба, начитана, умна и — вновь после упомянутого сиденья — оживлена и весела.
Думается, она несколько досадовала и на мой недостаточно быстрый «подъем в гору». Вокруг были совсем иные примеры, мелькали люди, вызывавшие явный интерес, ярко талантливые, а часто уже совершенно сложившиеся, завоевавшие определенное положение, твердо стоявшие на ногах.
Года три спустя «добрые люди» довели до моего сведения, что у Лиды роман с известным художником Евгением Михайловичем Речевым. Я пережил это тяжело, хотя и сам был не без греха.
Давно ощутив нараставший холодок в наших отношениях, я не устоял ни от легкого флирта в стенах собственной «огоньковской» редакции, ни от более серьезного романа с женщиной из литературных кругов. Она была значительно старше меня и не очень счастлива в браке. Думая об этом своем увлечении, я вспоминаю стихи Ярослава Смелякова:
Вам не случалось ли влюбляться, —
Мне просто грустно, если нет, —
Когда вам было чуть не двадцать,
А ей почти что сорок лет?
А если уж такое было,
Ты ни за что не позабыл,
Как, торопясь, она любила
И ты без памяти любил.
Правда, я был уже постарше, да и ей перевалило за сорок, но в остальном все происходило именно так. Весть о Лидином увлечении катастрофически ускорила завершение моей любовной истории, тяжело пережитое «героиней» этого романа, к которой я всю оставшуюся жизнь относился чисто «по-смеляковски», хотя уже «издалека». Напоминаю, что его стихи заканчиваются описанием встречи с былой возлюбленной десятилетия спустя:
Я наклоняюсь благодарно
И ничего не говорю,
Лишь с наслаждением и мукой
