.
Осенний поход под Ислам-Кермен 1556 года должен был показать московскому правительству боеспособность вновь приобретенной военной силы, и поэтому, как представляется, князь выбрал то операционное направление против Крымского ханства, обороноспособность которого была наиболее ослаблена летним походом русских служилых людей под командованием дьяка М.И. Ржевского. Князю Д.И. Вишневецкому была нужна громкая и желательно легкая победа, чтобы убедить царя Ивана IV Васильевича в своей полезности, поэтому он выбрал целью своего нападения самое уязвимое в то время место в обороне Крымского ханства и без особого труда одержал верх над его гарнизоном. В декабре того же года русский посол в Крыму князь Ф.Д. Загряжский сообщил царю, что хан готовился к войне все лето и даже просил помощи от своего сюзерена — турецкого султана, но так и не смог осенью отразить нападения отряда князя Д.И. Вишневецкого на Ислам-Кермен, — князь этот город взял штурмом 1 октября, в праздник Покрова пресвятой Богородицы. Как сообщают летописи, «… сее осени, о Покрове, у него (т. е. у крымского хана — О.К.) Вишневской князь Дмитреи город взял Ислам-Кермень и людей побил и пушки вывез к собе на Днепр в свой город»[184].
Штурм и взятие Ислам-Кермена стали первым крупным самостоятельным военным успехом князя после его превращения в «стражника на Днепре», до этого он побеждал врагов или под чьим-то началом, или в полевых стычках немногочисленных отрядов в ходе «наступательной партизанской войны». Однако стратегический успех осеннего похода 1556 года превратил его из лихого «полевого» командира в настоящего военачальника, с именем и авторитетом которого были вынуждены считать как противники, так и союзники.
Однако и эта громкая победа над крымчаками, и милостивое благорасположение русского царя не подвигли князя Дмитрия на окончательный разрыв с Речью Посполитой. Видимо, где-то в глубине души он лелеял надежду на то, что в Великом княжестве Литовском его военные подвиги будут по достоинству оценены и вознаграждены. Однако этого не случилось: приватные переговоры князя с русским царем очень быстро стали известны Сигизмунду II Августу, который уже летом стал считать Вишневецкого изменником (по крайней мере, для целей внутренней политики, поскольку в переписке с бахчисарайским двором польско-литовский монарх еще не раз упоминал имя князя Вишневецкого как своего пусть своевольного, но все еще подданного). Об этом вполне определенно свидетельствуют документы дипломатических отношений между Московским царством и Польско-Литовским королевством того времени. В частности, в челобитной московского посла при дворе Сигизмунда II Августа боярина Ивана Михайловича Воронцова «со товарищи» от 8 сентября 1556 года указывается, что «…сказывалъ имъ Гришка Жуковъ сынъ Левшина: князь Дмитрей Вишневецкой отъехалъ къ Москве, а съ нимъ Тишковых два, Юшко до Офоня…»
