Позднею осенью, когда по Енисею шла шуга (мелкий лед), ездили на острова за зайцами. Зайцы уже побелеют. С острова деваться некуда, бегают, как овцы, кругом. Целую лодку настреляют, бывало, наши охотники».
Писатель Владимир Солоухин в одной из своих книг писал об этом эпизоде с горечью и недоумением:
«Охотник, о котором вспоминает женщина, сумел добраться в лодке до островка и прикладом ружья набил столько зайцев, что лодка осела под тяжестью тушек. Женщина рассказывает об охотничьем подвиге своего мужа с завидным благодушием. Способность испытывать охотничье удовлетворение от убийства попавших в естественную западню зверьков ее нисколько не удивила».
Впрочем, кто не верит в это, читайте ее «Воспоминания», изданные в Москве в Госиздате в 1932–1934 годах.
Как правило, большинство ссыльных рвались в более оживленный центр, где можно было весело проводить время, бездельничать и тому подобное. Но на предложение матери похлопотать о его переводе в город, Ленин писал, что не нужно, так как временные поездки в Красноярск или Минусинск лучше, чем постоянная жизнь там.
«Нет, — писал он сестре Анне в одном из своих писем, — не желай мне лучше товарищей из интеллигентов: эти склочные истории — самое худшее в ссылке».
У Ленина были другие пристрастия.
«Поздней осенью, — вспоминает Крупская, — пока не выпал еще снег, но уже замерзли реки, далеко ходили по протоке — каждый камешек, каждая рыбешка видны подо льдом, точно волшебное царство какое-то. А зимой, когда замерзает ртуть в градусниках и реки промерзают до дна, вода идет сверх дна и быстро покрывается ледком, можно было катить на коньках версты по две по гнущейся под ногами наледи. Все это страшно любил Владимир Ильич.
По вечерам Владимир Ильич обычно читал книжки по философии — Гегеля, Канта, французских материалистов, а когда очень устанет — Пушкина, Лермонтова, Некрасова.
Когда Владимир Ильич впервые появился в Питере, и я его звала только по рассказам, слышала я от Степана Ивановича Радченко: Владимир Ильич только серьезные книжки читает, в жизни не прочел ни одного романа. Я подивилась; потом, когда мы познакомились ближе с Владимиром Ильичем, как-то ни разу об этом не заходил у нас разговор, и только в Сибири я узнала, что все это чистая легенда. Владимир Ильич не только читал, но много раз перечитывал Тургенева, Л. Толстого, «Что делать?» Чернышевского, вообще прекрасно знал и любил классиков. Потом, когда большевики стали у власти, он поставил Госиздату задачу — переиздание в дешевых выпусках классиков. В альбоме Владимира Ильича, кроме карточек родных и старых каторжан, были карточки Золя, Герцена и несколько карточек Чернышевского».
