За дверью зашуршало. «Ну все, — обреченно подумала я. — Сейчас запрыгнут пятнистые куклуксклановцы и вот попихают! Не доползти мне до медпункта. Прощайте, детушки!»
— Анна Сергевна, — раздался из-за двери хриплый сип, — это я, Семенякин. Вы чего?
— Семенякин. Милый. Зайди. Ост-рожно.
Из-за приоткрывшейся двери высунулась багровая с перепугу физиономия рыночного участкового Семенякина:
— Вы чего, Анна Сергевна?
— Прикрючило. Радикулит. Сумочку. Возьмите. Кошелек.
— Тьфу ты, Господи! У меня индометацин есть. Хотите? — И он, пыхтя от сострадания, стал шарить по карманам.
— Да! — неистовым желанием взорвался мой организм. — Я хочу!
…Никого и никогда так не любила, как пахнувшего чесноком и вчерашним пивом красномордого Семенякина в те блаженные минуты, когда слизывала таблетку с мозолистой милицейской ладони, когда смотрела, как он открывает проклятый сейф, когда слушала, как он объясняет инспектрисам и налоговым начальникам, что голова — не роскошь и ее хорошо бы иметь каждому. Любила я его… Мужик пришел, уму-разуму трех дур поучил и все уладил, и захотелось мне уткнуться носом в надежное мужское плечо, в его порох и пот, и сказать: «Милый! Защищай меня, а я буду стирать твои трудовые портянки и жарить котлеты! Я буду рано вставать! Буду я все успевать! Ни цветов мне не надо, ни нарядов — таблетку индометацина в нужное время и в нужном месте!»
К вечеру все было кончено. Пристыженные инспектрисы ретировались, составив акт всего на два с половиной миллиона. Меня накачали лекарствами, и любимый Семенякин собственноручно водрузил мои останки на доску, положенную поперек дивана, поставил рядом водичку и рассказал, что мой пояснично-крестцовый — это семечки, тьфу и ерунда по сравнению с его шейным радикулитом.
Я лежала. Было уютно, тепло и небольно. В крови блаженно бродил анальгин.
В дверь постучали.
— Вы одна? — прошипел Малыш.
Проснулась совесть и заснула
Господи, как они мне все надоели!
— Одна, — равнодушно отозвалась я, — заходи, Андрюша.
Малыш влетел в комнату, впаявшись по дороге головой в притолоку, захлопнул дверь и закрыл замок на два оборота.
«Вот и ладненько, — с облегчением подумалось мне. — Сейчас он меня прикончит. И ничего не надо будет делать. Где нас нет — там, говорят, хорошо. Торговлишка моя пусть пропадает пропадом, а дети — что ж? Отец дорастит…»
— Вы чего, Анна Сергеевна? — удивился Малыш, осознав мое лежачее состояние.
— Прикрючило меня. Радикулит, — дежурно отозвалась я. — Так что извини, Андрюша. Ничего, что я на «ты»?
