С Моше мы провели много времени вместе на верхней палубе. Мы были самыми молодыми в команде и, хотя сильно отличались друг от друга, сразу почувствовали дружеское расположение и взаимное уважение.
Мы часами обсуждали наши взгляды на самые дискуссионные вопросы, наши ожидания от конгресса. Оба твердо верили в позицию Бен-Гуриона, желая использовать силу ради беспрепятственного продолжения иммиграции в Подмандатную Палестину независимо от того, считали это британцы незаконным или нет. В какой-то момент Даян даже предложил сжечь лагеря, где британцы удерживали евреев, захваченных по дороге на родину[34]. Будучи стратегом и бойцом, Даян был в то же время и ровней мне и наставником, человеком, которым я глубоко восхищался.
Было нечто невероятно трогательное в самой возможности войти в зал, где проходил конгресс. Почти пятьдесят лет назад на этом самом месте Теодор Герцль созвал Первый сионистский конгресс. В этом пространстве жила и дышала история, и перед нами открывалось неопределенное пока будущее. Со своего места я мог видеть Вейцмана, Эшколя и Бен-Гуриона на трибуне вместе с другими крупными фигурами сионистского движения.
Я также мог видеть пустые кресла тех, кого не защитила молитва Вейцмана 1939 г. В своих мемуарах он писал об «ужасном опыте» председательства на собрании, своем стоянии перед залом и «невозможности отыскать среди собравшихся хотя бы одно из тех дружеских лиц, которые украшали прошлые конгрессы». Самые большие делегации прибыли из Подмандатной Палестины и Соединенных Штатов; за редким исключением европейских евреев в зале не было.
И все же несмотря на то, что многим тысячам людей, переживших холокост, британцы отказали во въезде в Палестину, конгресс проходил так, будто безотлагательных вопросов не было вовсе. Спорили о том, должны ли мы прилагать усилия – какие бы то ни было усилия, – чтобы доставить выживших на родину. Понятно, что Бен-Гурион был в ярости от вездесущей нерешительности, от одержимости мелочной бюрократией, но больше всего из-за отсутствия мужества и решительности – он знал, как сильно мы нуждаемся в них. К концу первой сессии стало ясно: глубоко разочарованному Бен-Гуриону не хватало поддержки.
Я не увидел его следующим утром, когда заседание возобновилось. Я помню, как сидел рядом с Арье Баиром[35] – одним из лидеров МАПАЙ и другом Бен-Гуриона. Мы говорили о том, как оба разочарованы происходящим, когда в зал внезапно вошла Паула, жена Бен-Гуриона, она была явно встревожена и поспешила прямо к нам. Она подошла к Баиру, наклонилась и взволнованно что-то прошептала ему на идише.
