Надо побыстрее найти могилу родителей.
Я попытался сосредоточиться, но страх сковал все внутри. Тогда я решил действовать разумнее, стал просто читать имена и постепенно успокоился. Мимо табличек «Бабушке» или «Дедушке» проходил, в имена уже не вчитываясь.
Меня словно подхватил какой-то странный вихрь. Я все быстрее читал имена умерших мужчин и женщин, как будто вознамерился побить некий погребальный рекорд. Мелькнула идиотская мысль: почему могилы не располагают в алфавитном порядке? Или в хронологическом?
Зачем устраивать такую неразбериху?
Ничего похожего на имена родителей я не находил и тревожился все сильнее, потому что прошел уже почти три четверти кладбища.
Что, если проглядел могилу?
Или ее тут вовсе нет?
Я много раз слышал от бабушки Мадлен, что папа с мамой похоронены здесь. Но это было так давно.
А может, она лгала?
Но тот газетчик тоже сказал, что могила моего отца здесь. А вдруг на острове не одно кладбище?
Я брел меж рядами могил, теряя остатки надежды. Ведь если за могилой никто не ухаживал, то место могли отдать кому-то другому. Это казалось логичным. Однако на кладбище попадались очень старые захоронения, за которыми никто не смотрел, а за десять лет могила моих родителей не могла обветшать до такого же состояния, как довоенные.
Еще одна аллея.
Осталось всего несколько камней.
Я замер.
Жан и Анна Реми, 1959–1990; 1960–1990.
Одна могила на двоих.
Сердце у меня оборвалось.
Могила моих родителей была осквернена.
Вся изгажена.
Кто-то грубо размалевал мрамор из баллончика с краской.
Череп.
Мужские члены.
Кресты.
Вандалы надругались над местом упокоения мамы и папы.
Я не верил своим глазам.
Кто мог совершить подобную мерзость? Какой-то псих?
И почему?
Почему это случилось с могилой моих родителей?
Почему выбрали именно ее, одну на всем кладбище?
Почему?
Краска казалась свежей, вандал поработал явно недавно. Таблички тоже были вымазаны краской. Моему сыну. Моей невестке. Моей сестре. Необычной формы табличка от ассоциации Святого Антония напоминала о камнях аббатства. Была даже табличка от мэрии: Самым верным возлюбленным острова Морнезе.
Еще на одной, мраморной и внушительной, было выгравировано: Моему лучшему другу. Без подписи.
Это тот самый Рафаэль или Габриель, богатый подрядчик? Или Максим Приер, о котором я ничего не знал?
Я склонился над плитой. В мрамор была вделана застекленная фотография родителей.
И меня как током ударило.
Фотография под стеклом была неразличима. Кто-то, вооружившись гвоздем или ножом, исцарапал поверхность стекла, разглядеть лица было невозможно.
