Вечером я долго разговаривал с Мади и Арманом. Они меня выслушали, надавали советов, особенно Мади, но объяснить все противоречия и помочь отцу не мог никто, кроме меня. Я чувствовал, что необходим ему. Прямо сейчас.
Теперь мне было ясно, что бродяга не имеет никакого отношения к сбежавшим из крепости заключенным — он слишком старый и вообще разгуливает, не скрываясь. Беглец, которого ищет вся полиция Западной Франции, так бы себя не вел. И он сказал: «Я знаю, где твой отец».
Каким же я был идиотом!
Испугался, сбежал, а ведь, похоже, этот человек — та самая ниточка, что может привести меня к отцу. Надо его найти. На туристическом острове вряд ли много опустившихся типов вроде него. Он наверняка примелькался, тот журналист из «Островитянина» не может не знать бродягу.
Я прикидывал, как распределить время. Всю вторую половину предстоящего дня у нас парусная школа, оттуда не смоешься. Может, притвориться, что заболел, плохо себя чувствую? Но тогда отец Дюваль будет за мной присматривать. Нет, это плохая стратегия, самый верный способ привлечь к себе внимание, а мне высовываться нельзя. Остается утро. К десяти часам весь лагерь идет на пляж, но до этого времени все более или менее спокойно: встаем кто когда, завтракаем, умываемся, наводим порядок, моем посуду, бездельничаем. Если повезет, мое отсутствие останется незамеченным, Мади с Арманом меня прикроют.
Надо встать пораньше, тогда будет пара свободных часов, никто меня не засечет. Но действовать придется как можно быстрее. Завтра приезжают Тьерри и Брижит, и тогда улизнуть будет невозможно.
Оба с самого начала врали мне обо всем.
Сегодня утром я должен собрать улики и найти отца.
Завтра будет слишком поздно!
Завтра… Черт! Завтра же 19 августа, мой день рождения, мне исполняется шестнадцать!
Мой день рождения… Внезапно цепочка совпадений показалась мне еще более странной: появление отца, приезд опекунов, оскверненная могила, бродяга, который хотел со мной поговорить. И все накануне моего шестнадцатилетия. Как будто эти события подстроил, замыслил, организовал некто всемогущий с неведомой мне целью.
До двух часов ночи я проворочался в полусне. Перед глазами возникали фотографии солнечного застолья в развалинах аббатства и кадры фильма, в котором происходило то же самое.
В конце концов сон победил.
Глаза саднило от пыли. Я смотрел вверх, на сидящих вокруг стола огромных взрослых. Лиц я не видел — только много ног. Голые ноги. Юбки. Шорты. Рука моего отца потянулась ко мне. Я узнал ее по обручальному кольцу на безымянном пальце, совсем простому серебряному кольцу. У мамы было такое же. Одно из последних воспоминаний о ней — ее рука с обручальным кольцом в ту ночь, когда она пришла поговорить со мной, а потом разбилась на машине. Папина рука трепала мои волосы. Я смеялся. Это было приятно.
