— У меня есть план рекогносцировки! — крикнул Доукинс.
— Сейчас не время жарить яичницу! — крикнула ему в ответ миссис Диккенс.
— Он сказал «рекогносцировка», а не «сковородка», — разъяснил жене мистер Диккенс.
— Какую рекогносцировку ты предлагаешь? — спросила у Доукинса миссис Диккенс, у которой загорелись брови из-за пролетевшей поблизости головешки.
К несчастью, Доукинс не услышал последней реплики своей госпожи, а в предпоследней расслышал не все слова. Последнее, что он услышал, это: «Сейчас самое время жарить яичницу». Будучи чрезвычайно исполнительным слугой, никогда не подвергавшим сомнению указаний своих господ, Доукинс помчался на кухню, чтобы приготовить им яичницу-глазунью, вместо того чтобы приступить к операции по их вызволению из огня.
Между тем Бормотунья Джейн, беспрерывно бормоча что-то себе под нос (что не должно нас удивлять), ползла по полу к двери и была уже близка к спасительному порогу.
Верхний этаж дома постепенно обрушивался по кратчайшей траектории, то есть падал с высоты вниз в виде объятых пламенем бревен и головешек.
Мистер и миссис Диккенсы должны были срочно выработать план спасения и привести его в исполнение (срочно — это значит на протяжении пяти-шести ближайших абзацев), в противном случае они потеряли бы все шансы выбраться из этой заварухи живыми. Это означало бы, что Эдди оказался в Приюте для Благодарных Сирот имени святого Вурдалака на законном основании, а не вследствие чудовищной ошибки.
Именно в этот решающий момент жену мистера Диккенса, что называется, осенило. Ей пришла в голову блестящая мысль, что случалось с ней примерно раз в шестнадцать лет, и следующее озарение должно было произойти не ранее, чем через три года. К счастью, на этот раз ее осенило немного раньше.
— Лебедка! — крикнула миссис Диккенс.
— Что?
— За мной! — скомандовала она мужу и устремилась к спальне, отважно прорываясь сквозь языки бушующего пламени. Мистер Диккенс послушно последовал за ней. В углу спальни лежал тюк простыней. Это были те самые простыни, при помощи которых родители Эдди спустили на лебедке свою кровать из окна, чтобы попрощаться с любимым сыном, а также с Безумными Дядей Джеком и Еще Более Безумной Тетей Мод.
Вы, конечно, можете спросить: почему простыни не сгорели вместе со всеми другими вещами? Дело в том, что они были совершенно мокрыми. Вы, наверное, помните, что, когда экипаж с сыном мистера и миссис Диккенсов тронулся с места, пошел сильный дождь. После того как Доукинс при помощи лебедки поднял кровать с сидящими на ней хозяевами обратно в спальню, он выдал им свежие простыни из коричневых бумажных пакетов, а промокшие полотняные сложил в углу на манер матросской бухты — скрученного витком каната — и забыл про них.
