— У вас всегда так?
Дорожка не хотела сказать ничего плохого, просто ее немного раздражал Разин, так и не вставший с нар, но вопрос больно уколол Ильева.
Не стоило ее приводить, подумал он. В ее памяти останутся пыль, сажа, паутина, а то, что нам по-настоящему хорошо и удобно в этом доме, то, что нам почти постоянно приходится вот так жить, до нее не дойдет. Надо было остаться в порту. Там у самолета он мог бы смеяться, говорить глупости, дарить ей камни, икру, рыбу, пить привезенное ею пиво, и ничто бы не мешало общению… Рыбу на пиво, икру на газеты, вдруг подумал он. Смешной, неравный обмен… А разве есть равные обмены?.. Он сглотнул слюну и признался себе, что равных обменов действительно не бывает, ибо что значила какая-то икра пород счастьем появления на острове Дорожки?
Они пришли в барак по рулежке — по старым дырчатым металлическим листам, брошенным на болото. Даже это сейчас Ильеву показалось обидным. Он хотел бы вести Лиду не в такую кунсткамеру и не по рулежке… Но куда? Как? Этого он не знал, и в мокрой от пота рубашке, в обтрепанных заплатанных джинсах чувствовал себя неловким, громоздким, впрямь черт знает как познакомившимся с этой женщиной…
Он не смотрел на Дорожку. Ему не надо было на нее смотреть. Он слишком хорошо знал ее круглое лицо, ее темные волосы, стянутые невидимкой, ее губы, которые вполне могла украсить рекламу, ее глаза с влажным и темным блеском… И бог мой, как он ее любил! Ее плечи и грудь, обтянутые голубой формой, ее ноги и колени, к которым уже прикасался губами, даже ее темные волоски на щиколотках, из-за которых Разин сразу прозвал ее Мохноногой… Неуклюжее, странное слово, но даже в нем Ильеву виделся целый мир.
Пытаясь предотвратить оценки, которые в силу их случайности могли оказаться ложными, Ильев подозвал Потапа, представил его Дорожке, рассказал о жестоких карточных баталиях, в результате которых пес переходил из рук в руки, и, уже увлекшись, уже не обращая внимания на Разина и Наталью, стал показывать Дорожке губчатые желтые куски серы, белые, похожие на вспененные застывшие сливки обломки пемзы, поразительно яркие — от кровавых до белых как снег — опалиты. Еще он показал Дорожке коллекцию японских бутылок, собранную в маршрутах по океанской стороне острова, и Дорожка вдруг спросила:
— Может, тебе вина хорошего привезти?
Он замотал головой. Она, по-своему истолковав этот жест, засмеялась, и тогда Разин, удивленно подняв голову, грубо заметил:
