— Неумный вы народ. Мелкота!
Плажевский ему однажды сказал:
— Ты, Саня, от сказок своих вполне можешь болезнь большую схватить!
— Нет, Доня! — Я матерщинник, я выживу!
Но перед получкой кочегар Гера, мужик злой и сильный, Сане вполне серьезно сказал:
— За каждое вранье буду с тебя драть по полтиннику.
Саня угрозу недооценил. В день получки увидел я его в курилке.
Сидя на корточках, он пьяно плакался хмурому кочегару:
— Ты в своей кочегарне сплошные сновидения в тепле видишь, а я тебе рабочий рубль отдавай!.. Может, у меня жена на стороне есть и я ей помогать должен?
— Ребята, — говорит хмурый Гера. — Занимаетесь тут китайской словесностью, а того, что у человека душа портится, заметить никак не можете…
Мы молчим, и укор кочегара Геры тревожно плавает в сизом дыме курилки.
17. Столяр Н. П. Овсеенко
«Дорогая редакция, мои дорогие товарищи!
Не знаю, с чего начать, так как не знаю, чем кончить.
В день, а точнее, в ночь, когда был закончен сборник моей так называемой самобытной поэзии о Сибири — «Родная планета», случилось несчастье: сгорел дом и сгорел сборник, а это посылаю черновик, в котором много орфографических ошибок и не проставлены в своем большинстве разделительные знаки. А так он почти тот же самый я по смыслу и по содержанию. Из огня вырван. Сгорело вообще-то много стихотворений и даже одна тетрадь с поэмой «Шахтер и железнодорожник». Над поэмой я работал год, день в день, вот что характерно. Может, удастся строки по памяти восстановить, но память уже не та, да и не до этого мне сейчас, вы, наверное, меня прекрасно понимаете.
Я извиняюсь, что черновик грязный. Но ведь он из огня! И потому убедительно прошу вас — если найдете стихи бракованными, черновик не теряйте, отправьте мне. В нем много труда и исканий от меня, не столько грамотного, сколько вдохновенного! С приветом к вам, не слуга, а товарищ, столяр Н. П. Овсеенко, Тайга-1, улица Телеграфная, бывший дом № 54».
18. Свадьба
О душная радость провинциальной свадьбы!
Узоры на промерзшем окне истаивают, и взорам опьяневших гостей открывается снежная улица, забитая влажными сугробами и сумеречный светом качающихся фонарей.
Я — гость. Я плохо разбираю детали. Птичьи головы старух, грибные овалы женских лиц, жадные глаза мужчин проплывают в мутных дымах и в мутном жаре разбавленного сиропом спирта.
— Зачем прячешь невесту, Доня? — кричат жениху, но он занят, он растягивает меха баяна.
— Как десять лет не танцевала! — жалуется мне невеста. — Но зато мужик у меня теперь с баяном, натанцуемся. Я когда впервые Доню увидела, вот, подумала, за кого и век не пойду! Но отец мой уже чувствовал, что Доня мне нужный, и смеялся: «Понадобится, за морского змия пойдешь!»
