Стрижевский опередил:
— Михаил Степанович, вы только вошли, и я сразу вспомнил вашу документальную повесть «Край возле синего неба». В этой маленькой республике живет и работает товарищ Ершов.
— Соседи! И чего вас не к нам занесло?! — удивился Воронин. — Хотя, да! Москва есть Москва. Все хотят печататься только в Москве.
— У него интересный роман. Правда, еще сырой…
Но Воронин, казалось, не слышал Стрижевского:
— А как поживает Игнат Петрович? — спросил он Ершова.
— Суетится все, бодрствует. Снова его избрали председателем исполкома.
— Привет передайте. Года четыре назад нельмой собственного посола меня угощал… Во рту тает… Ну, а Петр Петрович Бураков? Ему за шестьдесят?!
Оказалось, Воронин знал хорошо не только национальных поэтов и прозаиков «края у синего неба», но и многих партийных и советских руководителей.
— Будете в Бирюсинске — милости просим. Москва — Москвой, а нам, сибирякам, от своей земли отрываться нельзя. Вот зашел выяснить, почему два года без движения лежит рукопись нашего молодого поэта…
Ершов решил в ту же ночь улететь обратно. Руки чесались, хотелось скорее за пишущую машинку. Работать! Работать!.. Но трасса на север была до утра закрыта, пришлось оставаться в гостинице, идти ужинать в ресторан.
Он уже миновал один занятый столик, второй, когда его окликнули. Ершов обернулся, увидел Стрижевского, с ним вихрастого паренька. Два места за столиком заняты, два пустуют.
— Мы тоже зашли перекусить. Вы незнакомы? Это Василий Хлебников, наш поэт, а это Виктор Николаевич Ершов — будущий романист.
Ершов не понял, шутит или не шутит Стрижевский, но нужно ли было все принимать всерьез?
Приятель Вадима протянул руку:
— Хлебников!
На столе графинчик водки, бутылка пива, порция рыжиков, огурцов.
«Не так уж густо», — подумал Ершов.
Был он тогда неженат и в чем другом, а в еде себе не отказывал. Он подозвал официантку:
— Бутылочку «Столичной», три икры, три московских салата, колбаски твердокопченой… Ну, и по цыплятам-табака? — уже советуясь со Стрижевский и Хлебниковым, обратился он к ним.
Стрижевский замялся:
— Откровенно говоря, мы сегодня не в форме…
— Чепуха! — сказал Ершов. — Сегодня я именинник, с меня и положено.
— Если так, я сдаюсь! — поднял руки Стрижевский.
— А меня уговаривать не надо! — объявил Хлебников. — Я по-свойски люблю. Я такой!
Стрижевский взял папку с окна, достал книжонку и написал что-то на титульном листе.
— Вот, — сказал он с выжидательной улыбкой.
Ершов взглянул на обложку. «Весеннее солнышко». Оформлено хорошо. Лет пяти девочка в ярком платьице, протянув руки, бежит к солнцу. Вид у нее счастливый, радостный.
