Ответ из Москвы он получил в конце лета. Это была не рецензия, краткий отзыв. Поскольку он написал, что часто бывает в столице и может зайти в издательство, ему предлагали зайти. Простая беседа всегда даст автору больше любого письма…
Новый костюм Ершов купил в тот же день, а еще через день, взяв на неделю отпуск без содержания, улетел в Москву. Сердце екнуло, когда он раскрыл тяжелую дверь в редакцию художественной литературы.
— Меня приглашали к Вадиму Семеновичу Стрижевскому, — сказал он полной, уже не молодой секретарю-машинистке, мельком взглянувшей на него.
— Вадим Семенович на совещании у директора издательства. Будет после обеда, — сказала она, продолжая читать газету.
Ершов извинился, ушел в гостиницу.
Заведующего редакцией он представлял себе тучным, лет пятидесяти, в круглых массивных очках, и был несколько удивлен, когда увидел стройного худощавого человека лет тридцати пяти. Тот дружески поздоровался, усадил напротив стола и, положив ладони на рукопись, сказал:
— Давайте сперва познакомимся. Вы о себе расскажите, пожалуйста. Кто вы, откуда, ваше образование?
Вот чего не умел делать Ершов, так это рассказывать о себе. Он инженер-химик, работает много лет на севере, на востоке… Кем именно — уточнять не стал. Рассказ получился куцым, не красочным. Он говорил и не спускал глаз с рук Стрижевского. А эти руки — нежные, почти девичьи, казалось, своим теплом согревали первое детище Ершова. Теперь все зависело только от них. Вот-вот они приподнимутся, нависнут над рукописью и тогда…
— Так… Хорошо… А теперь поговорим по рукописи…
Через час Ершов уяснил, что пейзаж должен работать на развитие художественного образа, что надо избегать бытоописания, индивидуализировать речь героев, не увлекаться длинными фразами, избегать плакатности в описании отрицательных героев.
— Я сейчас работаю над небольшой повестью для ребят, — говорил Стрижевский, — там не будет ни одного сложноподчиненного предложения. Для юных читателей это важно… Язык, язык — он фундамент любого произведения.
Ершову было ясно, работы, действительно, много. Чтобы избавиться от одних избитых эпитетов и сравнений, от литературных штампов, надо «перелопатить» рукопись основательно. Он уже встал, хотел распрощаться, но вошел большой, угловатый, с горьковскими усами мужчина. Стрижевский весь просиял, вышел навстречу:
— С приездом, Михаил Степанович!
Протянув руку Ершову, вошедший назвался:
— Воронин!
О такой встрече в московском издательстве Ершов и не мечтал. Повести и романы этого сибирского писателя издавались в столице и Бирюсинске, в Ленинграде и Новосибирске, переводились на многие языки. В Бирюсинске он возглавлял то самое краевое отделение Союза писателей, куда Ершов никак не решался прийти за помощью. Увидев толстую рукопись на столе, Воронин не то одобрительно, не то с любопытством смерил Ершова взглядом.
