Море в ладонях | страница 180
И тут показалось Ершову, что большой гость так же прикован взглядом к нему. Смотрит и ждет чего-то. Ершову стало неловко, он приподнял шляпу над головой, помахал…
Теперь, когда в доме Ершова Платонов и Коренев говорили о ленинских фильмах, ему вспомнился вдруг кинофильм о вчерашнем высоком госте. Фильм с громким, даже нескромным названием. Вспомнилась толстая книга о поездке этого человека в Америку, еще одна Золотая Звезда Героя в день юбилея…
В который раз спросил себя Ершов:
«К добру ли это? Куда приведет?!»
Было над чем задуматься, было. Но не было никакого актива. Разговор о Байнуре был. О том разговоре поведал Ершову корреспондент центропрессы, бывший бирюсинец, ныне москвич.
Скорее всего не случайно навел на мысль о Байнуре Крупенин:
— Как наши дела на целлюлозном, Виталий Сергеевич?
Ушаков поперхнулся, ответил не сразу:
— Выправляется положение, строительство набирает темпы…
Крупенин умышленно промолчал, а высокий гость смерил недобрым взглядом Ушакова:
— Все раскачиваетесь, мировые проблемы решаете! По старинке работаем, вот что! А надо бы призадуматься. Не те времена. Хватит лапти сушить на печи!..
Больше он не сказал о Байнуре ни слова. Улетел таким же больным, раздражительным и усталым. Было над чем подумать не только Виталию Сергеевичу…
Платонов прервал мысли Ершова:
— Не знаю, как думает Виктор Николаевич, а на мой взгляд, наши инженеры человеческих душ воздают дань моде с лихвой. Кто только не пишет сейчас о культе?!
— А вы хотели бы запретить людям писать на эту тему? — отвлек на себя Платонова Коренев.
— Да нет. Пусть пишут, но те, кто имеет на это моральное право. Вот вы, например. А сейчас пишут все. Все просто праведники и оскорбленные. У меня сын и дочь. Что же вы думаете? Они заявили однажды, что никогда не допустят того, что допустило мое поколение. Видите ли, они не мы!
— А что допустило ваше поколение? — спросил Ершов.
— Советскую власть завоевало — вот что! Безработицу ликвидировало, дало возможность учиться, две мировые войны выстояло!
Ершов смешливо щурился. Порой он любил позлить старика:
— Самокритики маловато, Кузьма Петрович!
— Что?! — прогремел Платонов. — Я вырастил их, одел, обул. Без пяти минут один инженер, другой врач. Нет уж, увольте. И если хотите, то ваш брат — писатель вот тут вот мне! — Он склонил голову, хватил ребром ладони себя по шее.
— И все же при чем писатели? — щурился мягко Ершов.
— Как при чем! А повести, кинофильмы о последней войне. Без конца одни отступления, паника, предательство, глупые командиры. Если и находятся стойкие, то это те, кто пострадал от культа…