— Виталий Сергеевич, я рада вас видеть, — приветствовала она.
Он пожал ее теплую руку, не сказал ничего. Но она поняла без того, что слова будут лишними. Она видела по лицу, по глазам, что он тоже рад.
— Как мило, что вы не забыли меня, — улыбнулась она, когда уселись за дальний столик, в углу, где никто не мешал.
Он подал ей меню.
— Я съем заливное и выпью чай с лимоном.
— А рюмочку коньяку? — спросил он.
— Тогда добавим кекс и мороженое с изюмом.
— По бокалу шампанского?
— Сдаюсь! — уступила она и возвратила меню, не сомневаясь, что партнер не лишен вкуса, сделает все, как надо.
— За встречу! — сказал Виталий Сергеевич. — Надо же было встретить вас за две тысячи километров от дома!
— Все зависело от вас. Правда?
Она отпила глоток, второй. И он не спешил, уловил в глазах ее отблеск огней огромной люстры. Позвал официантку и попросил принести еще по коктейлю.
— Так и быть, признаюсь: недавно был в Солнечногорске, позвонил вам на квартиру, никто не ответил. Позвонил в театр, и сразу: кто просит? Растерялся…
— В котором часу вы звонили домой?
— Примерно в одиннадцать — двенадцать дня.
Она рассмеялась, словно хотела ему показать ровные крепкие зубы редкостной белизны, видимо, знала, что смех ее делает еще обольстительней, красивей.
— Виталий Сергеевич, не думала я, что вы такой робкий. Не надо самим усложнять себе жизнь… С одиннадцати у нас репетиции. Затем перерыв два часа, а там и спектакль…
— Теперь буду знать.
— Но меня переманивают в бирюсинский театр. Обещают лучше платить. Нет квартир, и надо с полгода ютиться в театральном общежитии: комната, правду, отдельная, но общий умывальник, общая кухня. Надоело так жить. Видимо, откажусь, в Солнечногорске останусь…
— Такое уж сложное дело квартира?
— Для меня? Да! — подтвердила она и сразу же спохватилась. — Не стоит об этом.
Хотелось ей возразить, но он не решился.
Виталий Сергеевич не заметил, как заполнил эстраду оркестр. Он знал женщин, но встречи с ними были бегством от самого себя, от пустоты… Когда услышал мелодию «Песнь любви», спросил:
— Вам нравится?
— Очень.
— И мне. Слушал ее в исполнении Хиля — не то. Не в его репертуаре. Нет взлета, порыва отчаявшейся души, если хотите — упорства. А когда слушаю Магомаева — я горец, я сильный, влюбленный, готов взлететь выше туч, идти за женщиной на край света.
— О, вы какой! — не без восхищения сказала она. Взяла в рот соломку, склонилась к бокалу с коктейлем, отыскала слой коньяка, втянула в себя. Ее наполняло веселым хмелем. — Я вас начинаю бояться, — пошутила она, смеясь одними глазами из-под длинных черных ресниц.
