Таня вспыхнула. Светлана встала, смерила Юрку недобрым взглядом:
— Ты, паря, немножко угорел сегодня, на солнышке перегрелся. Говори, да не заговаривайся! Тебя и так насквозь видно. Первый баламут в Еловске. Тоже мне, в созидатели лезешь… Таня права! А потом, у нас свободная печать. А то — вызовем, разделаем! Против слова надо словом бороться, а не кулаками махать… И я тоже читала статью, даже понравилась…
Она села и обвела всех взглядом, словно хотела сказать, что выступала «под занавес», что пора расходиться.
Так и ушли ребята ни с чем. Каждый остался при своем мнении. Таня долго еще не могла уснуть. Перед нею вставали то Дробов, то Юрка. Парень Юрка хороший… товарищ… Грубиян, а не злой… Дробов умный, умнее их всех вместе взятых… Мужлан. Не поймешь его сразу. Только, когда на него нападают, хочется защищать… Когда он нападает, дать сдачи… А Светка права! Не так комитет работает. И Миша… Что Миша? Добряк! Мало. Мало этого. Очень мало… Тут надо души уметь читать, как книги… Не от инструкции идти… Быть первооткрывателем…
А через неделю Юрка разыскал Таню в столовой:
— Держи глаза открытыми, Таня, дождались!
— Не кричи так громко! В чем дело?
— Полетело все к черту. На хвост наступили — не выдернешь! Работы на главном корпусе велено прекратить!
— Ты что, смеешься?! — Таня подошла к Юрке вплотную. — Ну! Не тяни!
— Не до смеха, старушка, когда печь не топлена, а тесто по полу расплылось…
И Таня поняла — Юрка не врет.
— Говори, что случилось? — она потянула Юрку за рукав в сторону от прохода.
— А я почем знаю. Мне ребята сказали. Был на объектах сам Головлев…
— Пойдем в комитет, к Мише Уварову!
Но Миша сам ничего не знал:
— Идем к начальнику стройки! — сказал он решительно.
— Некогда, ребята! Сейчас некогда, — сказал Головлев, усаживаясь в газик. — Работы по сооружению главного корпуса велено временно прекратить. Вернусь — все объясню Вот! — И Головлев показал папку с бумагами.
Таня успела прочитать на обложке лишь то, что было напечатано крупным шрифтом: ЗАКЛЮЧЕНИЕ БИРЮСИНСКОГО ИНСТИТУТА ЗЕМНОЙ КОРЫ ПО СТРОИТЕЛЬСТВУ ЕЛОВСКОГО ЦЕЛЛЮЛОЗНОГО ЗАВОДА.
— Вернусь, приходите! — крикнул из газика Головлев.
Головлев примчался в Бирюсинск к концу рабочего дня.
— В Гипробум! — сказал он шоферу, зная, что Мокеев любил уходить последним из института. Он не просил доложить о себе, прямо в фуражке, в плаще пересек приемную и рванул за массивную бронзовую ручку тяжелую дверь.
По-птичьи втянув голову в плечи, Мокеев сидел в глубоком кожаном кресле. Увидев вошедшего, вздрогнул от неожиданности и выпрямился.
