Лида сощурилась и усмехнулась. Я узнал это выражение лица. Тот самый взгляд, к которому мне так и не удалось привыкнуть за двенадцать лет. Казалось, будто жена смотрит насквозь, куда-то мне за спину и видит все мысли. Лукавый, острый, глубокий взор из-под приподнятых чёрных бровей, едва заметная складка над переносицей и тёмные пряди — вьющиеся и падающие на плечи.
— Здесь верю — там не верю, — сказала Лида. — Выбери прежде, чем слушать.
Я нахмурился. Её манера говорить вечно сбивала с толку.
— Можешь выразиться чуть яснее?
— Ты мечешься, Андрей. Мы живём вместе двенадцать лет, а ты до сих пор мечешься. Сегодня — веришь, завтра — нет. Я объясню тебе, но, если станешь упрямиться, мы впустую потратим время.
Я присмотрелся к глазам Лиды. На секунду мне показалось, что не узнаю их. Передо мной будто сидела чужая, незнакомая женщина — похожая на жену, только гораздо старше. Зрачки её были расширены, в уголках глаз собрались морщины. Губы стали тонкими, а щеки впавшими, как у старухи. «Ведьма…» — невольно пронеслось в голове.
Я отвёл взгляд и сделал вид, что задумался.
— Хорошо, рассказывай. Не буду упрямиться.
Конечно, это было лукавство. Лида права — остатки холодного, здравого атеизма никогда не умирали во мне. Двенадцать лет я прожил в одном доме с ведьмой и видел, как она лечит больных одним лишь словом, как безошибочно предсказывает чужую смерть, не раз испытал на себе колдовской дар, и сам чувствовал сырой запах реки, но всё равно, даже спустя столько лет — я до сих пор пытался найти объяснение всем этим безумным вещам. Что-то внутри противилось миру, в котором смерть имеет человеческий облик. Миру, в котором зеркала — не просто покрытые серебром стекляшки, а врата в другую реальность. В Навь. В Зазеркалье.
И всё же я хотел знать, что скажет жена. Поэтому соврал. Лида снисходительно покачала головой, а затем спросила:
— Не отпускает чистый разум?
— Не отпускает.
— Ничего… Скоро отпустит. Ты слышал про шаманскую болезнь?
— Вроде слышал. Не уверен, что помню точно. Лучше расскажи.
Лида кивнула.
— Это сумасшествие тех, кого касается дар, — сказала она. — В каждом народе свои колдуны, но все они проходят через этот этап. Когда кажется, будто в голове звучат голоса. Из темноты слышатся шорохи. По ночам приходят кошмары — такие правдоподобные, что невозможно отличить сон от реальности.
— Похоже на шизофрению, — сказал я, осторожно отхлебнув кофе.
— Она и есть, — согласилась Лида. — «Шизофрения» — значит «раскол мышления». То, что отличает таких, как я — видящих — от обычных людей.
