В Роще его называли Древом. Почерневший от старости и дыма он был метра три в высоту и напоминал обгоревшую колонну храма. Под толстым слоем сажи виднелись резные узоры — деревья, домики, птицы, змеи, солнце. Каждый год идол украшали цветными лентами, цепями и тонкой проволокой на которой гремели раскрашенные речные камушки. Рядом разводили костры, и каждый, кто хотел загадать желание, подходил к огню и бросал что-нибудь ценное в пламя, а затем просил у Древа самого заветного.
Я вспомнил, что традицию вкапывать этот столб придумал Колебин ещё в те годы, когда мы с Максом были совсем мелкими карапузами и носились босиком по траве, убегая от соседских гусей. Колебину было, наверное, лет сорок, но уже тогда он казался нам старичком — добрым и мудрым. То ли из-за длинных седых волос, падавших на плечи, то ли из-за витиеватой речи и любви рассказывать сказки, которые мы с другом слушали с упоением.
Колебин рассказывал, что Древо стояло с основания Рощи. Что жившие здесь люди поклонялись лесным духам, говорили с птицами и зверьми, и каждую осень жгли костры на берегах рек. Он говорил, что раньше в заводях плакали и смеялись русалки, что в подземном дворце жил хозяин тайги, и что по небу летали ведьмы, но вовсе не страшные, как о них пишут в книгах, а добрые и красивые, словно спустившиеся из сновидений.
Помню, мы с ребятами всегда считали, что Колебин и сам живёт с ведьмой. Его жена — Варвара, была черноволоса, курчава и похожа на цыганку. От неё всегда пахло дымом, лесом, травами и рекой, а взгляд был глубок и будто прикрыт предрассветным туманом. Макс её побаивался и клялся, что однажды, зайдя в Колебинский дом, увидел, как Варвара торопливо переворачивает на стене распятие — обратно длинной частью жерди вниз, будто не успев сделать этого до того, как Макс зашёл в избу. Я не верил байкам друга. Смеялся над его рассказами. Сам же втайне мечтал, что когда вырасту, найду себе такую же ведьму, как Валерина жена.
В один из праздников я, загорелый растрепанный мальчишка, подошёл к столбу, сжимая в кулачке самое ценное, что было у меня на тот момент — игрушку, привезенную отцом из заграничной командировки. Это был пластмассовый чёрный котёнок, которого я звал просто Котиком. Когда мне было страшно ночью, я клал его рядом с подушкой и представлял, что Котик оживает и стережёт мой сон от кошмаров.
В тот день под пьяные крики взрослых я посмотрел в пламя и твердо решил, что время пришло. Детство закончилось. Чувствуя, как к горлу подступают слёзы, я зажмурился, протянул руку и разжал пальцы.
