В сентябре 1917 его и самого ранило осколком снаряда, а после боев под Ипром[11] в Бельгии у него началось заболевание гортани и поражение легкого. Он указывал на правую ногу и утверждал, что она ампутирована. Мне не терпелось собственными глазами удостовериться, что это значит, и я ждал, когда он задерет брючину и предъявит протез. В силу какой сногсшибательной интуиции догадывался он об этом? Как бы то ни было, именно на меня оборачивал он свой лазурный взгляд, словно источающий голубой газ, и говорил:
— Знаешь, они заменили мою большую берцовую кость слоновой костью, как это делалось уже в эпоху Возрождения во время битвы при Павии[12].
Эта прогулка по Истории выбивала из нас чувство времени.
Отправившись к Господину Кларе сразу после второго завтрака, мы вдруг с удивлением обнаруживали, что уже пять часов пополудни. Требовалось какое-нибудь счастливое завершение дня, в который нам довелось услышать о стольких трагедиях. Лицо Господина Кларе внезапно озарялось несказанным счастьем, и он переходил к рассказу о сладостных увольнительных, а затем и о безумной радости, последовавшей за подписанием перемирия.
— Помнишь, Сьюзи, ты была тогда в Париже… Расскажи деткам о волне энтузиазма, которую эта потрясающая новость подняла на Бульварах.
Жена героя, муза творца, эгерия его жизни, танцевальная дива обретала свою величавую грацию и выделывала словесные антраша:
— О да, помню, словно это было вчера. Толпа без конца и без края заполонила улицы. Солдат несли на руках, все без удержу обнимались. Вокруг Оперы двадцать тысяч человек запели «Марсельезу». Группа фронтовиков начала петь национальный гимн, баритон Ноте подхватил его, а вечером его исполняла певица Марта Шеналь.
Заслыша прославленное и, судя по всему, дорогое ему имя, Господин Кларе не смог сдержать улыбку удовольствия. Его жена не обратила на это внимания и продолжала:
— В давке, толкотне, среди переполнявшей всех радости, мы не замечали, что сверху за нами кто-то наблюдает. Жорж Клемансо, молчаливый и взволнованный, следил за происходящим из окна Гранд-Отеля. И вдруг его узнали, стали показывать на него, поднимая руки, и вскоре толпа, похожая на античный хор, устроила ему овацию.
На глазах Сьюзи все еще блестели слезы, когда она, окончив свой рассказ, готовила горячий шоколад, который подавала затем с миндальным печеньем — тюренской кондитерской достопримечательностью, припахивающей миндалем. Конец полдника был сигналом: пора и честь знать, и Господин Кларе, во время рассказа жены ворошивший пепел в камине, слегка привставал, чтобы попрощаться с отцом. В этот раз я уходил последним, он схватил меня за локоть и зашептал на ухо:
