Тут она замолчала. Да и не имело смысла добавлять к сказанному что-либо еще. Она позволяла мне, невинному юнцу, самому догадаться, каким был первый современный эротический портрет. Таким образом полотно попало на другую сторону темного коридора, ведущего в заставленную квартирку Мадмуазель Вот и испарилось. Еще одна тайна в доме, до краев наполненном творческим духом. Имелся один человек, связанный с этим полотном, призванным вызывать желание: Джулиано Медичи, князь гедонизма, стоящий во главе живущего страстями римского двора и как будто умеющий управлять собой перед лицом искушений. Правда, не всегда… Один неплохой писатель Балдассар Кастильоне[52] превратил его в своих произведениях в роскошного защитника и удачливого герольда чувственной любви, отодвинувшего неоплатонические идеи по поводу любви на задворки желания, в край хладных теней.
Мадмуазель Вот не произнесла еще своего последнего слова. Она ненадолго покинула меня и вернулась с толстой книгой, тканой золотом и пурпуром, озаглавленной «Трактат по живописи». В ней приводились поразительные высказывания Леонардо по поводу реального существа, вдохновившего его на создание полотна, но стоило полотну обрести законченный вид, ставшего более могущественным, чем творение, словно Тосканцу удалось, несмотря на силу искусства, оставить пальму первенства за моделью: «Художник заставляет умы людей влюбляться и любить какое-нибудь полотно, на котором изображена неживая женщина. Мне случилось писать на религиозный сюжет, и картину приобрел влюбленный, пожелавший лишить атрибутов божественности представленную на полотне модель, дабы иметь возможность целовать ее, не испытывая укоров совести; но под конец уважение победило влюбленные вздохи и желание, и ему пришлось убрать этот образ из своего дома».
Глава 18
ПО НОЧАМ «МОНА ЛИЗА» БЫЛА СИНЕЙ
Не так легко спать в постели Леонардо, доложу я вам. Приходится держать ухо востро, все примечать. Как-то ночью вдруг слышу чей-то голос. Утопая в пунцовом бархате, внимая ночным шорохам, не могу определить, откуда идет звук. «Будучи наделен способностью видеть, человек соглашается быть заключенным в своем теле», — произносит кто-то. Давно уже дожидаюсь я этого голоса, лежа в той же постели, в которой ему во снах являлись оливковые рощи родной деревни. Он первым заявил, что нас ослепляет и вводит в заблуждение невежество, и дал следующий совет: «Откройте глаза, ничтожные смертные!»
