Когда я замолчала, он тоже какое-то время молчал. И мне хотелось, чтобы это молчание длилось как можно дольше. Потому что если сейчас он скажет: ну ладно, вы меня раскусили, — будет ужасно.
А я не хотела, чтобы было ужасно. Пусть уже остается как раньше — просто плохо…
— Я не помню никакую Карину-Марину. Я вообще одноклассниц по именам не помню. Мне тогда многие девочки нравились… Да мне было шестнадцать — мне вообще все девушки нравились!
Я усмехнулась. На самом деле это похоже на правду. И на Никиту Владимировича тоже очень похоже.
— А что ж вы тогда его доставали?
Тот рассмеялся.
— Да как его было не доставать! Явился весь из себя умник. До него у нас историчка была — золотая женщина. Отвечать разрешала с места и с конспектом в руках. А тут явился этот, весь из себя красавчик, плечи — во, рост — во.
Что-то я не заметила у Павла Александровича каких-то особенных плеч, хотя ростом — да, вышел, ничего не скажешь. Но для тощих подростков двадцатипятилетний препод вполне мог выглядеть богатырем.
— А еще карате занимался. И что ни спроси, все-то он знает, везде-то он был! Ну, разве может такой не бесить?
Я вздохнула. Не может.
— Ну, вот. А на уроках отвечать приходилось по всей строгости. И ладно бы математику или русский, а то историю, где нормальный человек поставил бы оценку и не мучил бы детей! В общем, мы надеялись, что он не выдержит и уйдет…
— Ну, у вас получилось! В результате он ушел.
— Это да, — кивнул Никита Владимирович, зацепив подбородком мою макушку и заставив меня вздрогнуть.
Раз уж у нас вечер откровенности, может, удастся удовлетворить свое любопытство…
— А что он вам сделал хоть?
— Да ничего особенного… — чувствовалось, что говорить об этом мой шеф вообще не хочет. — Я сам виноват. На перемене он что-то перекладывал на столе, а я подошел сзади и громко хлопнул бумажным пакетом. Планировалось, что он испугается, подпрыгнет, смешно будет…
— И?..
— И в следующую секунду я уже лежал мордой в пол с заломанной за спину рукой. В гробовой тишине. Одноклассники оценили. Он меня скрутил, я даже пикнуть не успел.
— Ничего себе! Так он у нас Рэмбо?
— Он извинился. Говорит — само получилось. Вроде как до автоматизма это у них отработано… Но на самом деле врал. Он нарочно. Просто я его достал уже до крайности.
Нарочно или нечаянно, а за такое обращение с учениками из школы можно вылететь быстро.
— И вы не пожаловались?
Никита Владимирович хмыкнул:
— Вы, наверное, никогда не были мальчишкой-старшеклассником…
