Он, тоже довольно сонный на вид, с растрёпанными рыжими волосами, с похожим на мой сундуком за спиной, как раз подходил к двустворчатым дверям во двор.
Даже удивительно, как всегда при его виде у меня сердце начинало стучать быстрее. Вроде бы ничего необычного — ну симпатичный парень в майке и штанах, на голых мускулистых руках ещё не окончательно стёрлись следы от рисунка для представления. Вроде бы ничего особенного не делает, просто шагает, сонно щурясь, поглядывая на окна общежития, которые на верхних этажах начали загораться солнцем. Но почему-то всё моё существо рвалось к нему с безумием соскучившегося по хозяину бультерьера. Что-то дикарское орало внутри в полный голос: «моё-моё-моё!».
— Райен! — не выдержав, окликнула я его.
Он повернулся, увидел меня и улыбнулся.
Господи, такие улыбки нужно запрещать. Он смотрел настолько не по-братски, что мне стало жарко. Что-то внутри сжалось, стало одновременно радостно и как-то страшно, будто я взмыла в воздух на огромную высоту и зависла за миг до падения.
— Как ты себя чувствуешь? — я невольно умерила шаг, а когда подошла к нему, то пришлось преодолеть внезапно нахлынувшее смущение, чтобы поднять глаза и посмотреть в лицо.
Райен поморщился:
— Нормально. Ума не приложу, как я умудрился. И перед родителями неудобно, встревожились из-за пустяка.
— Они тебя любят.
Райен как-то странно посмотрел на меня. Я только сейчас подумала, что он мог воспринять это упрёком. Мол, родители любят только тебя, а Эсуми ничего не досталось. Но я не имела это в виду. Я вообще не хотела влезать в их семейные отношения… хотя не только влезла, но и очутилась в самой гуще.
Конюшня уже была открыла, слышалось ржание лошадей, доносился специфический запах сена и навоза.
Райен остановился у ворот и задумчиво посмотрел на меня.
— Ты ведь в курсе, что у Эсуми своя карета? — спросил он.
— Да, конечно.
До того, как он сказал, я об этом не задумывалась, но тут вспомнила и огорчилась. И точно, у них же разный транспорт, они же не ладили. Я почему-то была уверена, что мы отправимся вместе.
И тут Райен осторожно поинтересовался:
— Может, поедем в моей? Зачем нам две разных?
От радости и неловкости горло сжалось, и я просто молча кивнула. Это у меня так явно было на лице всё написано? Или, может, он просто тоже этого хочет?
Второй вариант смущал и будоражил. Смущение лишь немного отступило, когда нашу карету стали запрягать. Сначала принесли ларец, достали из него четыре фигурки, произнесли слово-оживление — и четыре фигурки на глазах стали расти, превращаясь в знакомых ящериц. Пока выводили карету и запрягали её, я старательно их изучала.
