- Нет, - сказал Давид, взволнованный до слез рассказом доктора, - нет, я не знаю ничего более трогательного, чем эта молодая пятнадцатилетняя мать, ревностно желающая сама обучать своего ребенка и настойчиво стремящаяся к знаниям.
- Что я тебе говорил, мой друг? - продолжал доктор. - Используя свои прекрасные природные способности, которые ярко проявились за четыре года занятий, и продолжая усердно заниматься самостоятельно, а затем со своим ребенком, молодая мать приобрела солидные познания в литературе, истории, географии, стала довольно неплохой музыкантшей, способной обучать сына музыке. Она изучила английский язык и могла бегло на нем говорить и, наконец, научилась рисовать, чтобы и Фредерик мог заниматься рисованием с натуры. Он замечательно усваивал эти уроки - немного найдется детей, которые имели бы более прочные и глубокие знания. Наконец, по своему уму, сердечности, характеру он достоин был материнской гордости и радости, как вдруг с ним произошла странная перемена…
Беседу доктора с другом прервала старая служанка, которая, обращаясь к хозяину, сказала:
- Сударь, пришли вас известить, что дилижанс на Нант будет в шесть часов и нужно уложить вещи г-на Давида Анри.
- Хорошо, пусть их унесут, - ответил Анри служанке, - и прошу вас, передайте, чтобы меня предупредили, когда дилижанс остановится для смены лошадей.
- Да, слушаюсь, - ответила женщина. И добавила с наивным сожалением:
- Значит, вы нас покидаете, г-н Давид?
Затем повернулась к доктору:
- И вы, господин доктор, позволите уехать своему другу?
- Ты слышишь? - спросил д-р Дюфур, грустно улыбаясь, - я не один скорблю о твоем отъезде.
- Поверьте мне, Онорина, - сердечно сожалел Давид, - когда покидаешь такого друга, как Пьер, и отказываешься от гостеприимства, которое ваши заботы сделали столь приятным, то для этого должна существовать важная причина.
- В добрый час, господин Давид, - попрощалась служанка, удаляясь, - но все же это грустно - к таким хорошим людям, как вы, привыкаешь очень быстро!
После ухода Онорины Давид, все еще растроганный откровениями своего друга по поводу Мари Бастьен, хранил молчание несколько минут.
Доктор Дюфур, со своей стороны, стал грустным и задумчивым.
Приход служанки напомнил ему, что он, возможно, на годы разлучается со своим лучшим другом-
Давид заговорил первым:
- Пьер, ты прав. Я увезу нежное воспоминание об этой прелестной мадам Бастьен. Очень часто то, что ты мне поведал, будет темой мечтаний, которые ты пробудил в моих мыслях. Тебе я обязан одним из самых чистых наслаждений, способным доставлять мне радость долгое время. Какое успокоение для ума, какое отвлечение от жестоких забот - мысль об идеале. Ведь мадам Бастьен - это идеальное создание.
