Нужно сказать, что часть деревянных панелей комнаты была украшена картинами, заключавшими здесь страницу детского письма, почти неразборчивого, а чуть подальше - три строфы стихотворения, которое в прошлом году юноша пытался сочинить на именины своей матери.
В другом месте висели портретные изображения Андромахи и Ниобы, которым неопытный карандаш нарисовал скорбные рты, так контрастировавшие с неясно очерченными глазами, казалось, взиравшими с гневным изумлением на красивую акварель, выполненную с натуры и представлявшую собой местечко на берегу Луары.
Наконец, и там, и тут, подвешенные на стенах или находящиеся на подставках из черного дерева, виднелись разные фрагменты античных скульптур, сделанные из гипса. Первые книги ребенка были не менее тщательно сохранены его матерью в библиотеке, с превосходным подбором книг по истории, географии, путешествиям и литературе. Пианино и несколько полок с нотами находились недалеко от стола и довершали простую меблировку этой комнаты.
К концу июня 1845 года молодая женщина, о которой мы говорим, и которую мы назовем Мари Бастьен, находилась в этой комнате со своим сыном.
Скоро должно было пробить пять часов вечера. Лучи солнца, хотя и разбивались о жалюзи, опущенные, чтобы преградить им доступ внутрь, все же бросали повсюду веселые блики то на панель комнаты, то на большой букет цветов, недавно срезанных и поставленных в фарфоровую вазу на камине.
Еще можно было видеть в большом хрустальном стакане двенадцать прекрасных роз, полураспустившихся и распространяющих нежный аромат. Эти розы оживляли рабочий стол, заваленный книгами и листами бумаги, за которым сидели по обе стороны мать и сын и казались очень занятыми.
Мадам Бастьен, хотя ей скоро должен был исполниться тридцать один год, едва можно было дать на вид двадцать - такой чарующей девичьей прелестью дышало ее лицо.
Ангельская красота этой молодой женщины была достойна вдохновить на те наивные слова, которые были сказаны деве Марии, матери Христа: «Я вас приветствую, Мария, будьте благословенны…» Мадам Бастьен носила летнее платье с короткими рукавами, которое пересекали бледно-голубые полосы. Ее тонкую и гибкую талию, которую можно было обхватить двумя руками, стягивала широкая розовая лента. Ее красивые руки были обнажены или, вернее, отчасти прикрыты тонкой сеткой нитяных полуперчаток, достигавших локтей.
Густые пряди темно-русых волос спадали непринужденно волнами, на них играли золотые блики. Спускаясь ниже, они обрамляли совершенный овал ее лица, прозрачная белизна которого окрашивалась нежным кармином на щеках. Ее большие глаза самой мягкой, самой лазурной голубизны оттенялись длинными ресницами, темными, как и тонкие, изогнутые аркой брови. Сквозь влажный коралл губ блестела эмаль зубов, округлая форма ее прелестных рук, слегка розовых, как у молодой девушки, свидетельствовала о здоровье и чистоте ее крови, которые сохранились так хорошо благодаря ее уединенной, спокойной жизни в сельской местности, жизни, которая целиком была подчинена одной страсти - материнской любви.
