- Бедный мальчик, - обратилась она к нему, - ты страдаешь, переживания сделали тебя нервным, раздражительным. Я глупа, что так огорчилась на невольное нетерпение, кроме которого ты ничего не испытывал?
- Нет, мама, клянусь тебе…
- Я себе верю. Могу ли я в тебе сомневаться, мой Фредерик?
- Я разорвал эти страницы, мама, - пояснил он с некоторым замешательством, так как лгал, - я сделал это потому, что… потому, что был недоволен. Это самое скверное из всего, что я пытался написать с тех пор, как почувствовал это недомогание, эту беспричинную тоску…
- А я, дитя мое, видя тебя в первый раз за долгое время работающим с оживлением, была так довольна, что захотела прочитать поскорее, что ты написал. Но не будем больше говорить об этом, Фредерик, хотя полагаю, что ты был слишком строг к себе.
- Нет, уверяю тебя.
- Я тебе верю. И поскольку ты кончил заниматься, хочешь, мы немного погуляем?
- Мама, - ответил сын с унынием, - погода такая пасмурная, посмотри на это серое небо!
- Полно, милый лентяй, - ласково улыбнулась мадам Бастьен. - Что нам пасмурная погода? Разве в тумане осени и зимнем снеге нет своего очарования? Разве мы не привыкли смело выступать, держась за руки, против тумана и холода? Идем, идем, эта прогулка тебе будет полезна. Мы уже два дня не выходили. Это позор! Когда-то мы были неутомимыми ходоками!
- Прошу тебя, оставь меня здесь, - взмолился Фредерик, поддавшись непреодолимой апатии. - Я чувствую, что не отважусь сделать ни шагу.
- Это действительно опасная слабость, которую я хочу победить. Идем, дорогой мой апатик, немного решительности. Отправимся в сторону пруда, ты мне поможешь совершить прогулку по воде в нашей лодке. Ты любишь грести, тебе это доставит удовольствие.
- У меня нет сил, мама.
- Ну хорошо. Знаешь, что? Лесорубы сказали этим утром Андрэ, где есть неподалеку местечко с чибисами. Принеси свое ружье, мы пойдем к вереску, на Саблоньер. Это и тебя, и меня развлечет. Ты так ловок, что я никогда не тревожусь, видя ружье в твоих руках!
- Я уверяю тебя, что не получу никакого удовольствия от охоты.
- Ты ее так любил!
- Я больше ничего не люблю, - пробормотал почти невольно Фредерик тоном величайшей удрученности и горя.
Молодая женщина почувствовала, что слезы вновь подступили к ее глазам.
Фредерик, понявший тревогу своей матери, воскликнул:
- О, тебя я всегда любил и люблю, мама, ты же знаешь!
- Да, знаю, чувствую, но ты не можешь представить, каким безнадежным тоном ты это произнес: «Я не люблю больше ничего».
