Были еще и певцы-сказители, или же поющие балаболы, для поднятия продаж использовавшие музыку. Историю преступления они превращали в песню. Все три типа балаболов осаждали тюремные ворота в день казни, чем добавляли зрелищу шума и волнения. «Откуда все они брались, оставалось тайной [для жителей городка, в котором проводилось повешение] столь же непостижимой, как и то, куда исчезали потом, распродав последнее слово казненного», — вспоминал один джентльмен Викторианской эпохи. Балаболы собирались целыми толпами, потому что в день казни рассчитывали получить самую высокую выручку от продажи новостей.
Ни одна страшная подробность не ускользала от внимания издателей листков, а дотошность в описаниях, владение терминологией и наблюдательность удивительно роднят их с создателями современной полицейской хроники. Так, например, они описывали труп миссис Ли, в 1839 году убитой ее мужем Уильямом:
Лицо рассечено в нескольких местах, яремную вену на шее пересекает глубокая рана; на правой брови синяк от удара, нанесенного тупым предметом, палкой или же куском дерева; не удовлетворившись содеянным, убийца перерезал горло несчастной, потерявшей сознание жертве, тем самым довершив преступление.
Иллюстрации обычно изображали смертоносную схватку — преступника и жертву в неестественных позах, предсмертные корчи среди фонтанов крови. Сейчас подобные картинки вызывают смех своей ненатуральностью и неубедительностью, но продолжают ужасать всякого, кто способен представить стоящую за ними реальность.
Впрочем, помимо своей сенсационности новостные листки несли в себе и моральный урок. Они неизменно включали предсмертную исповедь раскаявшегося преступника — разумеется, поддельную; время поджимало, и «речь» должна была быть готова к моменту казни. Составление подобных исповедей стало особой статьей дохода. «Скорбные признания Курвуазье вышли из-под моего пера, — пояснял некий сотрудник одного скандального издания. — Жалостливую балладу об отсрочке приговора Аннет Мейерс тоже написал я, как и элегию на казнь Раша», — продолжал, он, сыпля и сыпля все новыми именами преступников. При этом подразумевалось, что признание Раша, как остальные признания, написаны им самим, что добавляет им щемящей трогательности».
Читая эти листки, поражаешься глубине и искренности слов, в которых преступники выражали свое раскаяние. Каждое преступление в них предстает раскрытым и завершенным, ко всеобщему удовлетворению, предсмертным раскаянием и казнью. Мы понятия не имеем, действительно ли убийцы каялись в содеянном и сожалели о своих преступлениях, как не можем быть уверены в виновности каждого из казненных. Но читателю новостного листка надлежало остаться в убеждении, что любой преступный умысел неизбежно приведет к позору, раскаянию и гибели.
