Подписываюсь: Жеф Герцог, самоубийца.
P. S. Наконец, так как ты доктор, завещаю тебе мой труп. Режь его по своему усмотрению».
— Ну? — спросил кандидат в самоубийцы.
— Ну что ж, — ответил невропатолог, — ладно… С этой штукой на руках я лично рискую немногим. И если ты решил… что называется, решил… решил бесповоротно…
— Вот именно.
— Ну что ж!.. В таком случае, я не вижу причин отказать тебе в этой маленькой услуге…
Он встал. Открыл скрытый в стене шкап. Выстроенные в ряд, на полке стояли всевозможные пузырьки. После сравнительно долгого колебания он остановился на одном из них.
— Вот, — сказал он.
Жеф Герцог взял пузырек и недоверчиво поглядел на него.
— Вот это? — спросил он.
— Да, — подтвердил невропатолог. — Вот это. Гром и молния в бутылке. Хорошее лакомство, не так ли?
— Действует быстро?
— Десятую долю секунды.
— Безболезненно?
— Гарантирую.
Жеф Герцог приподнял стеклянную пробку.
— Послушай, — сказал невропатолог, — будь осторожен! У тебя еще есть время для размышления… Если ты поднесешь горлышко к носу и чересчур глубоко вдохнешь…
— Вот так?
Жеф Герцог решительно поднес к ноздрям открытый пузырек. Невропатолог попытался сделать жест протеста и довольно вяло сказал:
— Берегись, старина!
Жеф Герцог отстранил от себя пузырек, чтобы успеть отчетливо произнести:
— Прощай!
И снова он вдохнул в себя смертельный запах…
Момент смерти — действительно любопытный момент. По-прежнему кабинет друга-невропатолога был очерчен точными и ясными линиями. На столе, прямо перед ним, в каких-нибудь двух шагах от него, ваза из-под цветов вздымала дрожащие розы; за ними персонажи на вышитом ковре тускнели поблекшими красками. Неожиданно все это пошатнулось. Воздух между букетом роз и глазами умирающего, казалось, сгустился, уплотнился в зеркальную массу, непроницаемую, непреодолимую. Одновременно потолок открылся в голубое, головокружительное пространство, и в черную бездонную дыру провалился пол. Между ними не очень высоко порхал Жеф Герцог. Его личность все еще оставалась его личностью, абсолютно живой, более живой, чем когда-либо… несмотря на то, что уже все его чувства и его плоть погибли… Затем…
Затем Жеф Герцог умер. По крайней мере, он думал, что умер. Из его сознания ускользнуло последнее ощущение, — то, которое неведомо никому, то, о котором еще никто не сумел рассказать, раз испытав его.
Он думал, что он мертв. Но он не был мертв.
Он не был мертв, так как два часа спустя, придя в себя, вновь очутился в том же кабинете того же друга-невропатолога, перед теми же розами.
