— Мы встретимся с русскими, — досказал за него Милович, и на лице его появилась ироническая усмешка.
— Я вам говорю как человек, который отвечает за свои слова, — вспылил политрук, — и вы не имеете права сомневаться. Если я говорю, что они придут, значит, обязательно придут, а днем раньше или позже, это не имеет значения.
— Мы верим всему этому, да только я чувствую, что у меня кишки прирастут к позвонкам раньше, чем мы увидим русских, — почесав затылок, сказал Звонара и запустил пятерню в черные волосы, из которых торчала мякина.
Он уже больше месяца ходил без шапки, потому что никак не мог вспомнить, где ее потерял, а взять другую с убитого немца не мог.
— Лучше бы, товарищ политрук, ты сказал нам, не пахнет ли где обедом.
— Как же, пахнет дохлой собакой, — проворчал Мрконич. — Собака, та хоть подохла у коптильни, дожидаясь, пока накоптят ветчины, а мы чего ждем? Приказа отправляться в поход и опять подыхать от голода. Гонят нас, как скотину. Умные люди с врагом и то лучше обращаются.
Партизаны переглянулись. Штефек покраснел от гнева. Стева блеснул черными миндалевидными глазами, сжал кулаки. Если бы можно было стукнуть Мрконича! Зато Милович счел себя вправе схватить Мрконича за воротник куртки и хорошенько тряхнуть.
— Замолчи, гад, — прошипел он, — если не хочешь, чтобы я вытряс тебя из штанов. Надоело тебе в партизанах, а?
— Задушишь, пусти… Ты что, с ума сошел, пусти…
— Жалко руки об тебя марать, ненасытная утроба, — Милович выпустил воротник, увидев, что у Мрконича выкатились глаза.
— Эх, рановато, товарищ, рановато ты стал плакаться на тяжелую жизнь, — после короткого молчания произнесла наконец молоденькая белокурая девушка, оказавшаяся рядом. — Для тебя это еще только начало… Не был ты на Зеленго́ре и Суте́ске[12].
Мрконич мрачно взглянул на нее.
— Лучше когда девушки меньше задаются, — процедил он.
— Имею право. Понял?
— Ты хорохоришься, будто одна на своих плечах всю войну вынесла. Может, я в два раза больше терпел… Да что я тут перед тобой исповедуюсь, как перед иконой…
— А ты бы не выражался, — оборвал его политрук, — за эти слова тебе придется извиниться перед девушкой.
Мрконич шмыгнул носом и почесал затылок под фуражкой. Он озабоченно взглянул на Стеву и задумался: сколько же еще пройдет времени, пока он избавится от всего, что ему так постыло. Только бы бог дал здоровья. Запомнят они Мрко.
— Отстань, политрук, где это видано, чтобы мужчины извинялись перед женщинами, — проворчал Мрконич. — Это не мужское дело.
