Оценивающе рассматривая его, она помолчала, прежде чем продолжить:
– Ваша жена ведь читает?
– Разве что молитвенник.
– А писать умеет?
– С грехом пополам… Она из аристократической семьи.
– Вы, значит, заключили выгодный брак. Слышала, что вы-то были незнатным и небогатым инфансоном.
– Был. И боюсь, госпожа моя, что таковым и остаюсь.
– Зовите меня Рашидой.
– Я предпочитаю обращаться к вам как раньше.
Женщина еще на миг задержала на нем ничего не выражающий взгляд, а потом уселась в креслице. При этом из-под подола ее шелкового платья показались босые смуглые ноги, выкрашенные синим и красным, мелькнули золотые обручи на щиколотках. Перехватив его взгляд, она снова улыбнулась:
– В Коране сказано, что женщина, открывающая ноги свои до лодыжек, совершает грех… Как вы считаете?
– Считаю – что?
– Что я совершаю грех.
Руй Диас не ответил. Он не знал, каких от него ждут слов.
Рашида жестом пригласила его занять соседнее кресло, но он остался стоять.
– Я видела вас несколько лет назад… издали, с крепостной стены, – сказала она после недолгого молчания. – Вы тогда осадили Сарагосу, и мой брат с чернокожими воинами дворцовой охраны вышел на вылазку. Мне сказали: «Вон тот – знаменщик». Я видела, как кастильское знамя реяло над схваткой, над клубами пыли, над блеском стали. Кажется, это были вы.
– Я самый. И это был трудный день.
– Да. Мутаман едва не сложил там голову.
– Мы все были в шаге от этого.
Глаза их встретились. Прозрачный изумруд – с темно-карим сумраком. Два мира – в двух шагах друг от друга.
– Брат, – проговорила Рашида, – иногда отзывается о моей тяге к знанию с похвалой, а иногда – с упреком. В глубине души он недоволен тем, что женщине – вместилищу бесценного семени – мало нежиться в гареме, а надо еще заниматься логикой, геометрией, каллиграфией… Тем не менее, когда дело идет о дворцовом хозяйстве, он в полной мере доверяет моим суждениям.
Руй Диас улыбнулся:
– Да, это так. Мне он сказал, что вы превосходно разбираетесь в этом. И что вся челядь – слуги, евнухи, повара – боятся вас пуще гнева Божьего.
– Знаю, что он говорит. В этом отношении я удалась в мать, которая родилась в Наварре и еще в детстве попала в плен. И прежде, чем стать Маликой, звалась Эльвирой… Для здешнего народа это значения не имеет – у мусульман отцовская кровь ценится неизмеримо выше материнской, – но что касается домового уклада… Слышали старинное присловье о том, что такое совершенный гарем?
– Кажется, нет.
