Обвиняемый вдруг поднял голову. Глаза его блеснули и впились в лицо заготовителя. В этом взгляде не было ни насмешки, ни сожаления — только мгновенный проблеск жизни.
— Повесить его! — крикнул кто-то.
Шум усилился. Раздавались выкрики, проклятия, в зале гневно топали ногами.
— Зитрицкий, — обратился к обвиняемому прокурор. И умолк, остановив взгляд на его лице.
Медленно подняв руку и вытянув указательный палец, Тахетзи направил его на свидетеля.
— Вот на этом человеке можно видеть, как поступали вы вообще с людьми — вы сдирали с них шкуру!
7
Уже опускались сумерки, а Павел все еще стоял с Петричко на сельской площади. По обеим сторонам ее у калиток и заборов толпились люди. Мужики и бабы о чем-то переговаривались вполголоса.
С нижнего конца селенья вдруг донесся конский топот, и минуту спустя показались четыре лошади — три черных жеребца и гнедая кобыла. Двух вел под уздцы отец Павла. Он все еще был в праздничном костюме и широкополой шляпе. Сойдя с грузовика, который привез их из города в Трнавку, он сразу же отправился за этими битюгами. Двух других вел Канадец, восседавший на спине мерина.
Площадь притихла. Все повернулись в ту сторону, откуда шли лошади. Слышался только тяжелый стук копыт, да время от времени звякала о камень подкова.
Когда лошади уже были на площади, из кучки крестьян, сгрудившихся возле Резеша, раздался голос Эмиля Матуха:
— У, проклятые, на ком еще они станут теперь вымещать свою злость? Ведь это им награда за то, что доконали Зитрицкого!
Остальные крестьяне, стоявшие рядом, понимающе переглянулись и продолжали следить за Петричко. Но Петричко не слышал Эмиля. Он не мог отвести глаз от лошадей. Эти великолепные тяжеловозы привели его в восторг. Наконец-то он дождался того, о чем давно мечтал.
— Ну вот, все вышло так, как и должно было!.. — крикнул отец. — Скот мы уже реквизировали. Теперь, я думаю, Сливка пойдет с нами!
Свои единственные праздничные полуботинки и костюм он изрядно испачкал.
— Гудак пригонит еще двух коров. Лучше, чтобы скот был здесь, в нашем хлеве, — почти не разжимая губ, сказал Канадец.
Он торжественно восседал на спине мерина. И, глядя сверху вниз на площадь и стоявших кругом людей, с радостью ощущал, что они, кооператоры, стали теперь намного сильнее. И если Канадец, говоря, едва приоткрывал рот, то у отца рот просто не закрывался — он говорил не переставая. Еще в Горовцах отец немного выпил и потому был разгорячен теперь, можно сказать, вдвойне. Он остановил лошадей и сказал Петричко:
