— Тебе вообще нравится, как ты живешь?
— Сейчас очень нравится. А чего?
— Нет, ну я серьезно. Ты ничего не хочешь поменять?
— А что я должен менять?
— Что за манера отвечать вопросом на вопрос?
— А что за манера задавать вопросы с заранее известными ответами? Мне не догадаться, чего ты хочешь.
— Тебе не надоело покупать все с черного хода, вечно попадать во всякие истории, вообще жить тайком?
— А что ты предлагаешь?
— Почему ты не можешь вести дело открыто? Показывать свои доходы? Заплатишь налоги, ну, будет денег поменьше, зато прятаться не надо будет.
— Причин тому, чудесное дитя, несколько. Для начала я потеряю две трети клиентов.
— Это почему?
— … если я начну показывать получаемые с них доходы, значит, им придется показывать соответствующие расходы.
— Неужели все живут так же, как ты?
— Многие еще хуже. Во-вторых, от оставшихся двух третей две трети налоги. Останется примерно две тысячи долларов.
— Как, всего две тысячи?
— На самом деле нет. Десять процентов я кому. Его, конечно, мое, так сказать, налоговое раскаяние сможет умилить, но на деньги это не повлияет. Как ношу от полутора до двух тысяч в месяц, так и придется носить. Итого?
— Господи, ну что гнусная страна?
— Страна — это кто?
— Не знаю. Все .
— Вот именно. Кроме того, платить налоги безнравственно. Кто забирает себе деньги? Правильно, наша родная власть. Куда она их девает? Правильно, большую часть ворует, остальную тратит на чиновников, на оружие, на грабежи и на полицию, которая над нами измывается. Ты дашь добровольно деньги алкоголику, который их пропьет, все облюет, переломает, а потом тебе же и по лбу даст?
Женя встала, взяла халат, ушла на кухню и хлопнула дверью. Саша сначала дернулся за ней, потом решил обидеться и от злости пошел прогуляться. Затея была — в начале января в Петербурге холодно и сыро. Он пошел в Удельный парк, стесненный гигантскими жилыми домами, изуродованный поваленными деревьями и новыми строительными площадками. На перекрестке двух нетронутых аллей на грязной лавке сидела стройная девочка и кормила голубей крошками сухого батона. Саша остановился, стал смотреть. Девочка, голуби, боже мой, неужели хоть что-то нормальное осталось?
У Саши не было ни детей, ни племянников, он не умел определять возраст, но подумал, что девочке, наверное, лет четырнадцать. Она была в пуховых штанах, куртке, лица не было видно под капюшоном. Саша захотел посмотреть, потом решил, что неудобно, потоптался по холодному парку и вернулся домой к своей недовольной подруге.
