В июле девушка исчезла на две недели. После первого раза стало легче, ее отсутствие снимало с него бремя неисполненных желаний и необходимость действий. Зарубка не царапнула, он стал успокаиваться, потом огорчаться, ему казалось, что она смотрела на него с интересом и участием, что он вот-вот был готов подойти к ней, заговорить, что все было бы хорошо, что он сильный, да он и вправду был сильным. Когда он шел в «Европу» в третий раз, считая за первых два те, когда ее не было, колотившееся о ребра сердце гоняло кровь в зажатых страхом сосудах так, что он еле двигался, видел и соображал. Она была опять за тем же столиком. Евгений Викторович сел, чувствуя, как пот проступает через ткань рубахи, и радуясь тому, что на этом оттенке белого мокрые пятна, кажется, незаметны. Он побоялся пить кофе, заказал сок. Девушка была где-то на юге. Она загорела, стала, как шоколадная конфетка, даже косметика не была видна. На ней было коротенькое белое платьице на тоненьких лямочках. На ногах легкие белые туфельки, так, что-то сильно изогнутое, как бы весело съезжающее с высокой иглы каблука. На шее была золотая тоненькая цепочка, на правой руке такой же браслетик и такой же браслет был на левой ноге. Живот был закрыт, зато не было лифчика, и соски маленькой груди дополнительным украшением обозначались через тонкую ткань платья. Евгений Викторович почувствовал, как кто-то взял невидимыми руками невидимый молоток и невидимый гвоздь и стал с размаху вколачивать его в левую сторону груди. Он задохнулся, встал, пошел к девушке, взяв сок, телефон и папку.
— Доброе утро. Я так часто вас вижу и так много на вас смотрю, что решился подойти и объясниться.
Евгений Викторович не был трусом. Он не боялся ни девушек, ни взрослых женщин, ни мужчин, даже таких, которых можно было бы испугаться. Ему приходилось вести переговоры, гнуть свою линию и отстаивать свои интересы там, где многие бы отступили, испугавшись криминальных последствий конфликта. В юности он был не дурак подраться, воспоминания, шрамы на кулаках и умение вести себя никуда не делись. Он умел подавлять все, что его беспокоило, мучило и напрягало, он знал, что снаружи никогда ничего не заметно, и был уверен, что сейчас девушка видит воспитанного, веселого, уверенного в себе человека, что речь его ясна и приятна, а внутренние дергания наружу не выходят. Да и вообще, сейчас, когда он начал действовать, стало легче.
Девушка подняла голову от высокой вазочки с кашицей, получившейся из мороженого и фруктов, улыбнулась:
