Евгений Викторович понимал, что что-то не так, смотрел, молчал, услышал заданный насмешливым холодным тоном вопрос:
— Ну, я слушаю. Вы все сказали?
Ответил, ясно слыша свои слова и ужасаясь тому, насколько нелеп и жалок их смысл:
— Нет. Ну, что!.. Все же ясно. Через два месяца твой жених имеет человека, который знает слишком много, которому надо отдать несколько миллионов долларов и который к тому же любовник его невесты. Убьют меня, и все тут.
Пока он говорил, Тамара сняла еще чего-то. Евгений Викторович смотрел в пол, потом поднял глаза, и слова последней фразы прозвучали слабым сипением окончательно обалдевшего и заболтавшегося глупого жадины. На ней остались топ, красные сапожки и тоненькие светло-серые чулки, державшиеся на самом верху ног давлением на кожу плотных полос неизвестной синтетики. Она завела руки за спину, слегка расставила ноги, смотрела на него в упор, не улыбаясь, не мигая и не морщась, неожиданно повернулась, пошла к окну — Евгений Викторович попробовал вдохнуть, ничего не получилось — и встала к нему спиной невыносимым силуэтом на фоне крыш, колонн, куполов и влаги серого неба.
— Что это значит — убьют? — спросила она вдруг ставшим задумчивым и чувственным голосом.
— Я не знаю, как объяснить. Как всех убивают. Пулю в голову... Или в сердце...
— Круто... — тихо сказала она.
— Что круто?
— Когда пуля входит в тело. Я хотела бы... Это, наверное, кайф.
— Очень короткий кайф.
— Ну и что? Пусть короткий, зато сразу.
Она топнула каблуком правого сапога о резко скрипнувшую паркетину, по гладкой коже пробежали волны.
Тамара повернулась к Евгению Викторовичу лицом, села на широкий низкий подоконник, положила правую ногу на левую, чуть наклонилась вперед, положила тонкие руки на колено, улыбнулась искренне, но как-то странно, не грустно и не весело, как будто улыбнулась не наружу, а какой-то силе или кому-то внутри себя, кто был безразличен и независим от всех внешних событий и воздействий. Она сидела так, будто приехала с Евгением Викторовичем в эту петербургскую трущобу, устроила ему стриптиз, теперь сидела и улыбалась не потому, что ей хотелось очередных сексуальных удовольствий с любовником, а потому, что так было надо по очень важным, но не пожелавшим обнаруживать себя причинам. Эта внутренняя сила прервала разговор, заморозила своим воздействием воздух и предметы, достигла Евгения Викторовича. Он встал, подошел к ней, взял на руки, отнес и положил на шелковое покрывало. Пока нес, Тамара обняла его руками за шею. Стало легко нести и приятно думать, что все-таки они вместе. Медленно, в абсолютно застывшей и бессмысленной задумчивости он разделся. Тамара лежала, не шевелясь, не снимая остатки одежд. Она глядела на него пусто, бездумно и не моргая. Он лег сверху, им было не до поцелуев, ласк и объятий, и почувствовал, даже не почувствовал, а как-то так... — что это значит, когда пуля с размаху входит в плоть, и что это значит для плоти и для пули.
