– И в какой он категории? – Мередит.
– Черт меня подери, если я знаю. – Александр.
– Александр! – Фредерик.
– Прошу прощения. – Александр.
– По-моему, ты слишком усложняешь, – встрял Ричард. – У «Цезаря» и «Макбета» одинаковый расклад. Трагический герой: Цезарь. Трагический злодей: Кассий. Нечто среднее: Брут. – На его губах заиграла слабая, почти ленивая улыбка. – Наверное, его можно приравнять к Банко.
– Погоди, – начал я. – Что делает Банко…
Но Джеймс с выражением крайнего негодования на лице прервал меня.
– Ты считаешь, что Цезарь трагический герой?
– Очевидно, – фыркнул Ричард. – Кто еще?
– Хм, да. – Филиппа ткнула пальцем в Джеймса. – Брут.
– Антоний ясно это показывает в пятой сцене пятого акта, – добавил Александр. – Там твоя реплика, Оливер. Что он говорит?
– «То римлянин был – благородней всех.
Все заговорщики… – Апчхи! – …за исключением
Его, так поступили, как он сам,
Из ненависти к Цезарю; один
Он, повинуясь чести и любви
К общественному благу, к ним пристал»[24].
Александр пожал плечами и добавил:
– Вот оно.
– Нет, – Ричард покачал головой. – Брут не может быть трагическим героем.
Джеймс смотрел ошарашенно.
– Почему?
Ричард едва не расхохотался.
– Ведь у него по крайней мере четырнадцать трагических пороков! Предполагается, что у героя должен быть всего один.
– Цезарь амбициозен, как и Макбет, – заявила Мередит. – Элементарно. Самый главный трагический порок Брута состоит в том, что он настолько туп, что не слушает Кассия.
– Как может Цезарь быть героем? – осведомилась Рен и посмотрела на Ричарда. – Он умирает в третьем акте.
– Да, но пьеса названа его именем, верно? – выпалил Ричард: он так спешил это объяснить, что слова вырывались прямо на вдохе. – Как и остальные трагедии.
– Серьезно? – произнесла Филиппа ровным тоном. – Ты собираешься строить аргументацию, отталкиваясь от названия пьесы?
– А я все еще жажду услышать про четырнадцать пороков, – заметил Александр.
– Я не имел в виду, что их точно четырнадцать, – тихо вымолвил Ричард. – Попробую выразиться по-другому… Невозможно выделить, что именно приводит к тому, что он кончает с собой.
– Разве нельзя утверждать, что трагический порок Брута в его непреодолимой любви к Риму? – спросил я, переведя взгляд на Джеймса, который, прищурившись, пристально разглядывал Ричарда.
Фредерик безмолвно застыл у доски, слушая нас.
– Нет, – повторил Ричард, – помимо прочего есть его гордость, его самодовольство, тщеславие…
Ясный голос Джеймса прорезал низкий, царапающий баритон Ричарда.
