— Уверена, мы найдем общий язык, — кивнула Шу. — Разумеется, если шера Альгредо сама пожелает стать моей фрейлиной.
— Я представлю вашему высочеству свою дочь на Весеннем балу, если не возражаете. Она несколько младше остальных ваших дам, ей еще нет четырнадцати.
— Право, это совершенно неважно, — махнул рукой король. — Таис — чудесная милая девочка. Урмано, наши дети непременно подружатся!
— Конечно, отец. — Шу постаралась сказать это спокойно и уверенно, хотя уверенности вовсе не ощущала.
Сам Альгредо ей нравился как минимум смелостью и честностью. И своим отношением к королю — тоже. Возможно, снять перед встречей ментальные амулеты было хитрым планом, но Шу предпочитала не лезть в дебри паранойи. Она просто считала его эмоции и кое-какие поверхностные мысли, включая опасение за Таис и… ой, вот это неожиданность! Что за предсказания Светлейшего? Откуда? Полковник Дюбрайн сказал, надо же… Значит, брак Кая и Таис, вот почему отец настаивает на новой фрейлине. Ему понравилась идея. А Каю, получается, пока не говорят. Что ж, логично. Кай — упрямец, каких поискать. И упаси Светлая, чтобы ему показалось, что его к чему-то принуждают.
Кое-какие еще образы из сознания Альгредо она отложила на потом. Обдумать на досуге. Пока же ей было достаточно уверенности в том, что герцог ставит благополучие короля и его наследника выше собственного и скорее умрет, чем предаст друга.
Пока Шу отвлеклась на размышления о Кае и Таис, отец, кажется, о чем-то Кая спросил. Вроде бы о комнатах. По крайней мере, брат уже делился восторгами со всей своей детской непосредственностью.
— А ты довольна ли, Шуалейда? — спросил отец ее.
Шу очень хотелось сказать правду о проделках Ристаны и Бастерхази, но волновать отца такой ерундой — категорически нельзя. Категорически! Поэтому Шу постаралась улыбнуться как можно непринужденнее.
— Из окон прекрасный вид, отец.
— Что-то не так, девочка моя? — забеспокоился король. — Может быть, тебе не по вкусу мебель или фрески?
— О, мебель и фрески произвели на меня неизгладимое впечатление, — сказала она чистую правду. — Но если вы позволите, я хочу другие покои. Тут… — Шу замялась, пытаясь придумать нейтральную отговорку. — Тут…
Отец не дал ей закончить. Он погрустнел, сгорбился и вздохнул:
— Я понимаю, девочка моя. Прости, как же я сразу не подумал, что тебе будет нелегко жить там, где… твоя мать…
Он даже не смог произнести вслух «умерла», а Шуалейду окатило такой волной тоски и одиночества, что она вздрогнула.
