. А вот если на дворе лает собака, мяукает кошка и поет петух, да вдобавок есть еще жаркая баня — вот это настоящий дом. Да хватит работы и хлопот тому, кто станет в Юколе хозяином. Теперь не мешало бы поддать парку, Тимо.
Т и м о. За этим дело не станет.
С и м е о н и. Но не забывайте, что сегодня субботний вечер{40}.
Ю х а н и. И глядите в оба, не то наши шкуры живо будут висеть на жердочке, как это некогда случилось с одной девкой. Вот ужас-то был!
С и м е о н и. Та девка никогда не поспевала в баню вместе с другими. Вечно копошится там, когда добрые люди уже спят. Ну и вот, как-то в субботний вечер она замешкалась в бане дольше обычного. Пошли искать ее — и что же нашли? Одну кожу на жердочке. И кожа была так мастерски содрана, что на ней остались и волосы, и глаза с ушами, и рот, и даже ногти.
Ю х а н и. Пусть этот случай будет нам… Эх, до чего же приятно попарить спину! Точно она с самого Нового года не пробовала веника.
Л а у р и. А кто ж ее ободрал?
Т и м о. Еще спрашиваешь. Кто же еще, как не этот самый…
Ю х а н и. Сам дьявол.
Т и м о. Да. Тот, что вечно рыщет вокруг да около. Ужасный был случай!
Ю х а н и. Подай-ка, Тимо, мою рубаху.
Т и м о. Вот эту?
Ю х а н и. Ну! Тряпицу крошки Эро доброму молодцу? Эх, ты! Вон ту, что посредине.
Т и м о. Эту?
Ю х а н и. Вот она, рубаха настоящего мужчины! Спасибо. Н-да, вот ужас-то был, скажу и я, коли вернуться к давешнему разговору. Но пусть он нам напомнит, что самый-то большой праздник — это канун праздника, как говорится. Теперь хорошенько помоемся, будто только что вышли из проворных рук повитухи, а потом и в избу можно идти с рубахами под мышкой — пускай обдует свежим ветерком. А глаз-то у меня как будто уже прозревать начинает.
С и м е о н и. А моей ноге нисколечко не легче. Ломит и жжет проклятую. И что только я с ней делать буду, бедняга?
Э р о. Сразу же ложись спать и молись, чтоб тебе ниспослали мази для ноги. И еще поблагодари создателя за то, что сегодня он не дал тебе преткнуться о камень ногою{41}. Недаром он хранитель душам и телесам нашим, как читается в молитве.
С и м е о н и. Не слышу я тебя, не слышу!
Э р о. Что ж, тогда проси у господа еще и ушной мази. Но пошевеливайся-ка, не то останешься здесь добычей дьявола.
С и м е о н и. Человек, мои уши глухи к тебе, глухи! Не терзай мне душу!
Э р о. Иди уж, иди, иначе твоя шкура того и гляди повиснет на жердочке. И тогда уж придется терзаться телу.
Нагие, пышущие жаром, возвращались братья из бани. Кожа их, темная от загара, походила на выжженную солнцем бересту. Они вошли в избу и, обильно обливаясь потом, присели отдохнуть и только потом неторопливо стали одеваться. А Юхани принялся варить мазь для всей израненной братии. Поставив на огонь старый чугунный котел без ручек, он вылил в него штоф водки и смешал ее с двумя квартами пороха, квартой серы и такой же порцией соли. Когда все это прокипело около часу, он снял варево остудиться, и мазь, черная как деготь, была готова. Этим зельем братья смазали свои раны, особенно на голове, а сверху положили еще свежей светло-коричневой смолы. Крепко были стиснуты их зубы, лица почернели от страшной боли — так нестерпимо щипало раны от этого адского снадобья. Потом Симеони накрыл на стол: поставил семь рейкялейпя
