Семеро братьев | страница 50



Вот какое предание рассказал братьям Аапо на горе Соннимяки.


Т и м о. Этому старику немало еще попотеть придется — до самого судного дня! О-хо-хо!

С и м е о н и. Гляди, безумец, как бы божий глас уже сейчас не призвал тебя к ответу.

Э р о. Пока на свете есть поганые язычники, конца света нечего бояться. А тут, боже правый, целых семь закоснелых язычников средь крещеного люда. Нет худа без добра. Зато мы столпы мира — ведь на язычниках весь свет держится.

Ю х а н и. Это ты-то столп мира? С твоими-то шестью дюймами?

С и м е о н и. Погоди, Эро, ты еще заюлишь, как бес перед заутреней, когда придет тот день, над которым ты теперь смеешься.

Т и м о. Не заюлит, ручаюсь. О-хо-хо! Вот когда все пойдет вверх дном! Два-то раза это уже было — и третьего не миновать. И исполнится тогда великое знамение{37}. Весь мир сгорит в прах и пепел, будто сухой лапоть. И заревет же тогда на выгоне скотина, а свиньи будут визжать на дворе — если, конечно, эта беда случится летом; но ежели зимой, то тут уж скоту придется реветь да метаться в хлеву, а бедным чушкам визжать на соломе. Вот где суматоха-то будет, ребята! О-хо-хо! Два-то раза уже было — третьего не миновать, как говаривал наш слепой дядюшка.

С и м е о н и. Вот, вот, будем помнить об этом дне.

Ю х а н и. Полно вам, братцы, замолчите. И да хранит вас господь! Иначе вы совсем истерзаете мое сердце. Давайте спать, спать!


Разговоры наконец стихли, и вскоре всех братьев, одного за другим, повалил крепкий сон. Дольше всех не мог уснуть Симеони. Он сидел, прислонившись к толстому стволу сосны, и думал о последних днях мира и о Страшном суде. Его влажные, покрасневшие глаза пылали огнем, и далеко был виден румянец его загорелых, обветренных щек. Но потом заснул и он. Братья сладко храпели вокруг костра, который, потлев еще немного, начал медленно гаснуть.


Стало смеркаться, а затем сумерки сгустились в темную ночь; было душно и знойно; на северо-востоке то и дело сверкала молния — начиналась сильная гроза. С орлиной быстротой надвигалась она на приходское село, беспрестанно изрыгая огонь. Вдруг молния подпалила пасторский овин, набитый сухой соломой и он вспыхнул ярким пламенем. Тревожно забил, колокол, село зашевелилось, отовсюду к пожару заспешили люди, мужики и бабы, но все было тщетно. Пламя уже разбушевалось, небо стало кроваво-багряным. А гроза перекинулась на Соннимяки, где крепким сном спали братья. На горе стоял гул от их богатырского храпа. Вот-вот их разбудит страшный удар грома, и они испугаются сильнее, чем когда-либо в жизни. Спросонья их охватит ужас, на ум сразу же придут мрачное предание и мысль о конце мира, а вокруг в непроглядной ночи будут бушевать стихии. И лишь сверкание молнии и страшное зарево пылающего в селе пожара осветят ночную мглу.