Братья растянулись на склоне горы.
У подножия холма виднелась крутая крыша пасторской усадьбы, а на самой его вершине стоял красный дом кантора; вокруг раскинулось большое село, и там, среди елей, торжественная и нарядная, высилась каменная приходская церковь. Внизу сверкало озеро с его бесчисленными островками. Под прозрачным небом мягко веял слабый северо-восточный ветерок и рябил озерную гладь, торопливо убегая все дальше и дальше через луга и леса, через стройные сосны на Соннимяки, под сенью которых теперь отдыхали братья и пекли на костре репу.
Ю х а н и. Теперь-то уж мы пообедаем по-царски.
Т и м о. Прямо как господа на сейме.
Ю х а н и. Вот, вот. Закусим говядинкой из котомки и еще печеной репой. Она, должно быть, уже готова.
Ветер бушует, и дерево гнется,
Голос любимой вдали раздается.
И что за телячья глупость — сидеть с букварем в руках на канторской лавке. Просидеть целых два дня!
Э р о. Но зато проторчать в углу — это что-нибудь да значит.
Ю х а н и. Ах, мой милый Эро, мой умница Эро, мой шестидюймовый коротышка Эро! Стало быть, простоять в углу у канторских дверей! Уж я тебя проучу, сатана!
А а п о. Да замолчите вы, антихристы!
Т у о м а с. Сиди спокойно, Юхани, и наплюй на его болтовню.
Ю х а н и. Сними шапку, коль принялся за еду, каналья!
Т у о м а с. Сними шапку, скажу и я.
Ю х а н и. Давно бы так. Никуда не денешься, придется слушаться.
С и м е о н и. Вечно вы грызетесь попусту. Хоть бы бог когда-нибудь просветил ваш разум!
Ю х а н и. Это он всегда виноват.
Э р о. Вы сами вечно точите на меня зубы. И карапуз-то я, и каналья, и коротышка. Потому я и стою за себя.
Ю х а н и. Ты злая дворняжка из той самой песни — «Сила семерых мужчин».
Э р о. Вот и хорошо: укушу в отместку, и пребольно.
Ю х а н и. Желчи-то в тебе хоть отбавляй.
А а п о. Дай-ка и мне вставить слово. В речи Эро есть доля правды. Ведь эту самую желчь, которую он частенько выливает на нас, мы, может, сами и распаляем. Не забывайте, что все мы божьи твари.
Т и м о. И вправду. Если даже у меня два носа, один как сапожная колодка, а другой с полкаравая, то кому это мешает? Ведь ношу я их сам. Но оставим в покое и носы и творца с его тварями. Бери, Юхани, репку, она уже мягкая. Вцепись-ка в нее зубами да плюнь на болтовню этого пустомели — он молод и несмышлен. Ешь, брат мой.
Ю х а н и. И так стараюсь.
Т и м о. Теперь у нас тут пир на весь мир. Знай себе пей да гуляй на привольном пригорке.
Ю х а н и. Все равно как на райском пиру. А ведь совсем недавно нас мучили, как в преисподней, вон там внизу.
