Это случилось на третий день добровольной ссылки, ближе к вечеру. Пётр Иванович как раз закончил заправлять тонко наколотыми щепками печку-коптильню, выпрямился, поднял руку, чтобы утереть со лба трудовой пот, как вдруг.
Не было ни грохота, ни удара, ни слепящей вспышки. Наоборот – мир словно выцвел, на миг обратившись в чудовищную панораму, старательно созданную каким-то безумным художником из сигарного пепла. Герр Найдёнофф замер в неловкой позе – ему страшно было шевельнуться, вздохнуть, чтобы этот пепел не рассыпался, превращая мироздание в серые рассыпчатые холмы, которым нет ни конца, ни края.
И сильно, непонятно, засосало сердце.
Наваждение продолжалось несколько мгновений. Или минут? Или, может быть, часов? Пепельная серость высосала вместе с красками мира всякое представление о времени. Пётр Иванович помотал головой, замысловато выматерился – русский он человек, или нет, в конце концов? – и тут взгляд его упал на открытый ящик ТриЭс-коммуникатора. Приборчик был мёртв, а ведь всего несколько минут назад он воспользовался им для регулярного сеанса связи! Плёнка экрана не отзывалась на прикосновения и щелчки эбонитовых рычажков.
Остаться без связи – всегда неприятно, особенно, в такой важный момент. Помучавшись с четверть часа с клятой коробкой, герр Огнищефф признал поражение. Собрал вещи в большой дорожный баул, загасил водой из ведёрка только-только раскочегаренную коптильню (эх, пропала рыбка!) и с тяжким вздохом взялся за борт лодки, аккуратно пристроенной на полешках недалеко от воды. Минут сорок на вёслах – и он на большом острове. А уж там выяснится, что за чертовщина тут творится.
Островок под ногами дрогнул. Поначалу Пётр Иванович не обратил на это внимания – бродячий кусок суши настолько мал, что порой реагирует на волну, разведённую проходящим мимо судном. Но сейчас ничего подобного видно не было, да и океан, сколько хватало взора, был спокоен.
Толчок повторился. И ещё, и ещё – сильнее, сильнее, сильнее! Спутанная подушка корней и стеблей перекосилась, ушла из-под ног, поддала в пятки так, что Пётр Иванович полетел кувырком, чувствительно ударившись копчиком об опрокинутую коптильню. Толчки следовали один за другим, и перепуганный коммерсант, увидел, как повернулась над головой чаша небосвода, испятнанная редкими облачками, как перекосился горизонт. Островок-прилипала с оглушительным плеском оторвался от поверхности и, чуть накренившись (с дифферентом, как сказали бы воздухоплаватели) поплыл вверх, унося с собой и шалаш, и лодку, и перевёрнутую коптильню, и перепуганного до потери сознания владельца «И. Г. Нойез-Онега Газдихтештофф».
