На лице Генри, отнюдь не украсив его, проступило понимание.
– Ты меня использовал, – проговорил он.
Выбирай выражения, Генри. Мы оба использовали друг друга. Я вертел миром, ты получал щенков. Но если ты недоволен, можем в любой момент расторгнуть сделку. Хоть прямо сейчас. Только скажи.
– Ты совал мне пустяковые подарки, а сам выкачивал… Что у нас в реальном остатке? Ты использовал эту возможность, чтобы сильно и необратимо испортить жизнь миллионам людей.
Миллиардам, ты хотел сказать. Мне нравятся эти слова – реальный остаток. Ты точно выразил свою мысль. Но я надеюсь, ты не забыл, что мы как и прежде можем расторгнуть сделку? В любой момент, и никаких претензий с моей стороны. Что скажешь? Разойдемся?
– Нет.
Снова дерьмо! Возбужденный мозг Генри искал цель, и я словно находился в перекрестье прицела. А ведь я выбрал его не случайно. Он был… как там выразился Ленин? Ах да, полезным идиотом. А теперь он стоит передо мной и думает. Размышляет. Обо мне. И мне это совсем не нравилось.
– Значит, желание, которое делает чуть-чуть счастливее одного человека, влечет за собой «отдачу» – проклятие, повергающее в несчастье миллионы.
Теперь я вижу, что этот принцип тебя не устраивает. Респект. Что ж, одно слово, Генри, и я исчезну.
– А в обратную сторону этот принцип работает? Если я назову желание, причиняющее мне боль, приведет ли отдача ко всеобщему увеличению счастья?
Еще раз дерьмо, третий и последний раз!
Да, – ответил я. Потому что не могу лгать. И не могу скрыть это. Он нашел мой криптонит[16].
Генри сел, Внимательно посмотрел на ларец из змеиного дерева, мое материальное продолжение, провел пальцем по краю крышки.
– Устраивайся поудобнее, – сказал он мне. – Ночь будет долгой.
Он не шутил. Ночь действительно оказалась долгой, за ней наступило долгое утро, долгая неделя, долгий… теперь все стало долгим. Но оставим это…
После того жуткого дня мои отношения с Генри полностью изменились. В них, так сказать, пробрался взаимный расчет. Мне пришлось прожарить этого хитрожопого сукина сына живьем – в буквальном и переносном смыслах. Когда моя стойкая неприязнь к нему и то, что он заставлял меня делать, приводят к тому, что мое терпение иссякает, я могу выместить на нем каждую унцию моего праведного гнева. Никаких ограничений, никаких правил.
Но каждый раз, когда я это делаю, мир все больше приближается к Утопии. Генри страдает и отдача изливается на мир волнами удачи, радости и доброй воли. Сама архитектоника реальности безжалостно преобразуется в ослепительный, восхитительный и вселяющий трепет многомерный храм, и когда ветры преисподней врываются в его мраморные анфилады, в нем звучат ангельские гармонии. Смотреть тошно.
