Вот и сейчас, когда я уже давно не мальчишка с грязными ногами и не в штанах с подтяжками через плечи, а стою в военном строю, и теперь, как только старшина — главный над всем оркестром — взмахнул руками и грянул марш, меня пронзило электричество с макушки до пят, у меня засвербели подошвы, так захотелось идти строевым шагом. Высоко взвилась команда:
— Батаре-е-я-я, шагом марш!
И… получилось — хуже не придумаешь: кто — в лес, кто — по дрова. Одни идут под большую басовитую трубу, другие — под тоненькую свистульку, третьи — под барабан. Сразу же:
— Бат-тарея, стой!
Нам что — медведь на ухо наступил? Оказывается, и строевикам нужно иметь хоть какой-нибудь слух, хоть такой, как у бревна. В оркестре, по мнению подполковника, главное — это барабан. Трубы пусть себе играют что хотят и как хотят, это нас не касается, это только для красоты. Их мы должны пропускать мимо ушей и слушать только барабан! Вот тогда будет в строю порядок. А кто будет заслушиваться на разные трели, тот пусть идёт в балет и служит там спящей красавицей, а в армии делать ему нечего. Нам, невеждам, самый раз вывески читать по слогам, разинув рот.
Подполковник отошёл в сторону, чтобы далеко увидеть, как оно пойдёт дальше после его разъяснения, а Юрка-старшина снова:
— Бата-а-ре-я-я!
А барабан: бум-бым, бум-бым. На «бум» — левой ногой, на «бым» — правой. Тут и мудрости, оказывается, на полногтя. Пошла батарея словно по маслу! Юрка вокруг строя вьётся: то ему равнение не нравится, то кажется, что у кого-то отмах руки неполный, то кто-то ноги низко подбрасывает, то туловище кто-то завалил, а кто-то сгорбился, то наши подбородки не на одинаковом уровне — словом, хватает забот и начальству. А тут ещё в первой шеренге такое безобразие проявилось — ходит там один шиворот-навыворот, какой ногой ступает, ту и руку вперёд выбрасывает. Захотел бы, да так не сделаешь. Разве специально натренировавшись. Пришлось этого артиста вывести из строя, и теперь он со своим командиром взвода марширует отдельно, разбирается там со своими руками и ногами.
А я хожу и пытаюсь представить себе, что у меня на голове стакан с водой, да ещё переживаю за свой музыкальный слух. Комбат же говорил, чтобы слушали только барабан, а мне и трубы лезут в уши. Куда тут денешься, если басовитая труба с дрожанием в голосе как затянет что-то такое нежно-сладкое, немного грустное, что-то родное до боли, то аж на душе щемит. Будто она сокрушается о чём-то. А ей подпевают молодые, высокие голоса малых труб, не иначе дочери успокаивают мать. А их поддерживает дед — барабан: так-так, так-так!
