И вдруг у самого нашего дома девчата запели частушку, да так громко — кто кого перекричит, да со смехом:
Заплету я в косы бант,
А мой миленок — лейтенант.
А как будет капитан,
Он мне купит сарафан!
Меня словно кипятком обдали. Чтобы вам чирей в глотку — а если отец не спит? Вот гадюки, вот кобры проклятые, дня не прошло — успели придумать. Вот сейчас выскочу да спущу Жука из цепи, но что толку, если он, чёрт, не кусачий.
Я думал, что на этом всё и закончится, а они снова:
Ой, девчоночки, я скоро
Подцеплю себе майора,
Буду есть сладкий торт,
Буду ездить на курорт!
Видать всё-таки, отец не спал, а может, спал да проснулся, только с его кровати вдруг раздался не смех, а какое-то приглушённое кудахтание, как будто бы немного с плачем:
— Кху-кху-кху, чтоб вы скисли, вертихвостки. Смотри ты на них — и в чинах разбираются, и в окладах.
И бабка со своего уголка отозвалась:
— Иди ты уже потрусись немного под их балабайку-хворобайку, а то будут колядовать всю ночь, как под Новый год.
Быстрее же их балалайку жук-короед поточит, чем я пойду на эти танцульки после таких частушек. Да и Костик Скок там будет, с которым я не расквитался ещё за утренний цирк. Нет, пусть танцуют теперь сами, без меня, хоть до упаду. А я, как только купят мне новые штаны, буду ходить танцевать на хутор. Там — гармошка с бубном, а не задрипанная балалайка.
И за частушки тоже рассчитаюсь. Я знаю, кто их сочиняет — Надька Сипакова. Она ещё только школу заканчивает, а уже прибилась к девчатам из нашей компании, и не только прибилась — начала ими верховодить, они все ей в рот смотрят. А было бы там на что глядеть — низенькая, кругленькая, нос пипкой и такая уж смешливая, будто её всё время кто-то щекочет. И ещё — если у моей Кати веснушки только на носу и кое-где на щеках и только весной, то у этой хохотухи — круглый год от уха и до уха, будто её кто нарочно кирпичной пылью напудрил. Ей скажешь:
— Ух, рыжая!
А она:
— Ха-ха, что рыжее, то дороже!
Вот за это всего у неё и кличка такая — Тыква.
С этой самой Тыквой мне и нужно рассчитаться за частушки. Они у неё сами с языка прыгают. Она жива не будет, если за вечер не придумает их две-три. И о чём хочешь, на что взгляд бросит. Вот чтобы и мне самому о ней сочинить что-нибудь смешное. Хотя бы так:
А теперь само просится — коза, просится, а не клеится.
Разве вот так:
Ах ты, рыжая тыква,
Как Сидорова коза,
Ты у меня поскачешь
И горько заплачешь.
Так я и уснул, больше ничего лучшего не придумав. Если бы Санька — тот смог бы, головы не ломая, какую хочешь козу к тыкве приклеить.
