Читаем мы вместе с Юркой, что там в бумагах на стене написано, и радуемся — первый экзамен только послезавтра — можно ещё дьяволу рога обломать, не только подготовиться. Мы с Санькой записаны в одну группу — выручим друг друга, если что. Словом, вешать носа точно не стоит. Будем держать хвост пистолетом.
Прочитав всё, что нам было нужно, мы так же, без помех, спокойно и важно вышли из мальчишеского окружения вслед за Юркой, словно адъютанты за генералом.
И тут его опекунство над нами на этот день, к большому сожалению, закончилось. Он начал с нами прощаться, ведь служба — не дружба: ему нужно идти в казарму и готовиться к какому-то там дежурству. Он и нам советовал не терять времени, а бежать домой и сесть за учебники, чтобы освежить в памяти формулы. Но мы немного задержались. Другие же не расходятся, а чего-то ждут, так чего же мы побежим? Что у нас, дома коз воз или детей изгородь, да голодные сидят? А тут ещё что-нибудь, глядишь, и разведаем.
Ходим мы с Санькой по залу, то к одной группе присоседимся, то прильнём к другой, и всё прислушиваемся, о чём речь. А речь идет полезная, люди всё знают. На математике, например, лучше не попадаться к женщине. Есть здесь, в училище, такая преподавательница, чёрная, в очках — ну и змея! Шевельнуться не даёт, не то что шпаргалку переписать. А вот майор есть у них — тот хороший. Так что нам с Санькой — кровь из носа — надо попадать к майору.
А в приёмной комиссии, говорят, сам генерал — жуть!
А у кого слабое зрение, того медицинская комиссия «зарежет». Мы с Санькой на глаза не жалуемся, а там — кто же его знает. Может, покажут такое, что под микроскопом не увидишь.
И чем больше, тем страшнее. Одно нас только немного утешает — сирот будут брать в первую очередь. А мы с Санькой всё же сироты, хоть и не круглые: у него нет отца, а у меня — матери. Может, они хоть немножко учтут это.
Стоим мы с другом, рассудительно так раздумываем, и вдруг кто-то с порога как крикнет:
— Выходи строиться!
Вот как оно бывает. Это же счастье, что мы Юрку не послушались и не смылись отсюда. Выходит, и он не всё наперёд знает. Идите домой, а тут самая служба начинается. Вот потом кусали бы локти.
Строились мы долго: сначала все суетливо толпились табуном, толкаясь, наступая друг другу на ноги, как будто на плацу не хватало пространства. А нам с Санькой и вовсе не находится места в строю: куда ни кинемся — уже занято, отовсюду выталкивают, еле прилепились в самом хвосте. Стоим. Волнуемся. Ну, думаю, правильно бабушка печалилась про мои штаны, не вернёмся мы уже сегодня в Подлюбичи, не придётся их донашивать Глыжке. Вот сейчас скомандуют: «Шагом марш!» — и поведут в столовую или ещё куда. Может, и переодевать. Мы же не знаем их порядков. Но немолодой уже старшина, ни дать ни взять деревенский дядька, только в обмундировании, в картузе с козырьком-лопатой, который долго, терпеливо наблюдал за построением, с первых слов поставил нас в тупик:
