Егор поднимается от этажа к этажу, дергая дверные ручки брошенных квартир.
Иногда ему чудится, что в квартирах что-то движется; но это, наверное, ветер хлопает оконными ставнями и дверцами кухонных шкафчиков.
Егор находит незапертую квартиру, пробирается внутрь.
За кухонным столом сидит мумия в осенней ветровке. Руки черные, скрюченные, лежат на столе. Глаза птицы съели.
Егор садится напротив.
– Привет. Как дела?
– Ну так. Не особо. Со зрением херня какая-то.
– М-да. Жесть. А так – что нового?
– Да какое новое, брат. Из дома не выхожу.
– Ну, так-то, ты ничего и не пропустил. Там, снаружи, тоже без изменений.
– Москва как, стоит?
– Стоит, куда денется.
– А за мостом какие новости?
– Никаких. Не напишут, не позвонят. Тебя как звать-то?
– Семен. Семен Семенович. А тебя?
– А меня Егором. Егор Батькович.
– Ну спасибо, что проведал, Егор Батькович. Раз в пять лет кто зайдет – мне уже радость.
– Да мне не трудно, я тут рядом живу. Слушай, Семен, а ты не против, если я у тебя карманы гляну? Мне тут айфон нужно позарез. У одной телочки сломался, и я вот короче… Подарить ей хотел.
– А че, красивая телочка-то?
– Телочка вообще огонь. Но на меня болт клала. Типа, я мелкий, и все такое.
Ну, блин. Так-то мне эта тема не очень, когда мне по карманам лазают. Но если прям красивая…
– Прям красивая. Реально.
– Ну ладно тогда. Лезь.
– А ты… Семен Семенович. Ты от чего умер-то? Ты это… Не заразный какой-нибудь?
– Да нет, вроде. Зараза столько лет все равно не живет. Да ты лезь смело, на крайняк, потом руки помоешь.
– Ладно. Спасибо. Я аккуратно.
Егор лезет в карманы к Семену Семеновичу, тот старается держаться прямо. Карманы у него пустые. Егор тогда отряхивает руки, обходит квартиру, залезает в шкафы, но у Семена Семеновича дома хоть шаром покати.
Егор заглядывает еще в две другие квартиры.
Тут все вверх дном. Шкафы и серванты выпотрошены, все их содержимое вывалено на пол и будто растоптано, самой мебели нигде не видно. Валяются книги с вырванными страницами, под ногами хрустит хрустальная крошка от битых рюмок и фужеров.
Город за окном становится из алого сизым: солнце закатывается.
Пора возвращаться.
Егор закидывает калаш на плечо и катится по растрескавшемуся асфальту.
8.
– Деда, пойдем домой!
Мишель глядит на деда Никиту одновременно просительно и строго; старый Никита показывает ей свой стакан, который наполовину полон.
– Еще не время!
– Это она тебя зовет. Заснуть не может.
Никита обводит присутствующих унылым взглядом. Другие два старых хрыча, давние его друзья, еще заводские, понимающе вздыхают: дескать, прости и прощай, дорогой товарищ. Наспех чокаются, глотают мутный самогон (Мишель зовет его «крафт»), и Никита с кряхтением поднимается со своего насеста. Опирается на внучку, идет не без труда – полстакана в нем бродит.
