ственного Промысла, на позор плотским мужам послана учительницей женщина, и бывало ли подобное на земле? Но говорит 6л. Иероним, что Ольда пророчица, к коей сбегался народ, была воздвигнута на позор мужам и учителям закона, нарушившим повеления; и надлежит отнести его пророчество к жен-скому полу. (Иерон., кн. II Прот. Пелагия, гл. 8).
3. Во имя блаженнейшей Троицы и Господа нашего Бога и Человека Иисуса Христа Спасителя и досточтимейшей Девы — Матери Его следует явление даров Всевышнего, ниспосланное в духе матери Анджелы из Фолиньо согласно с тем, что говорит Спаситель в Евангелии: “Кто любит Меня, соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель v него сотворим” и: “Кто любит Меня, явлю Я тому Меня самого”. Господь сам дал испытать истинность этого, и это недавно обнаружилось в благочестивом житии некоторых Его верных, а особенно в духе святой нашей матери Анджелы. Ее же откровения и видения я, брат Арнальдо из ордена минори-тов, хотя и был связан с нею большой дружбой и любовью Христовой, едва смог узнать лишь после многих просьб и по великой причине. Насколько могу судить, я не узнал бы их вследствие той скрытности, которую она проявляла в вопро-сах, касающихся даров Божиих (почему неоднократно и говорила: "Тайна моя — для меня”), если бы не выказал великого неудовольствия, которое испытывал видя, что мы из-за ее смирения лишаемся таких даров. И так она была подвигнута состраданием, иногда явною пользой для ближнего, а чаще всего волей и принуждением Божиим; и я записал приведенное ниже.
4. Становилась она при этом недоступной и неохочей, потому что, как много раз мне говорила, казалось ей, будто, открывая мне что-нибудь, она ничего не высказывает, и даже больше того — вследствие возвышенности откровений и невозможности их выразить казалось ей, будто она богохульствует, ибо человеческими словами нельзя высказать ничего, кроме сообщаемого применительно к нашему естеству, созданного либо телесно, либо воображением. Божественное же, испытываемое духом от Божественного влияния, совсем для нас невыразимо. Когда эта святая женщина начала мне открывать Божественные тайны и стала говорить дивное о мире и прочем словами непривычными, великими, действенными и полными света, и часто не могла изъяснить своей мысли, хотя и давали мне понять нечто теми словами, которые говорила, она смущалась и печалилась, ибо не могла открыть мне то, что познала. И сам я, воистину, иногда так мало мог понять из сказанного ею для записи, что казался себе самому как бы решетом или ситом, которое самое драгоценное вещество пропускает, а удерживает более грубое. До некоторой степени может быть ясным то, что я из ее божественных слов мог понять лишь самые простые. Иногда, когда я перечитывал ей записанное мною так, как услышал из ее уст, она с удивлением говорила, что не узнает этого; а однажды сказала мне, что я говорю без всякого благочестия, и дивилась этому. В другой раз сказала она: “По этим словам вспоминаю я о тех, что сказала. Но темно твое писание, ибо то, что читаешь ты мне, не изъясняет того, что познала я”. И еще она сказала мне: “То, что хуже и ничего не стоит, ты записал. О том же драгоценном, что чувствует душа моя, ничего не написал”.
