Тогда какого дьявола у меня в трусах потоп? Блин, озеро Чад, на берегах которого на пару с изысканным Жирафом томился поэт Николай Гумилёв.
Кто-нибудь скажет мне, почему в такой ответственный момент я думаю о Гумилёве? Он даже не мой любимый поэт.
— Хочу, чтобы видела… — Элар пока ещё ничего не делал, не трогал почти, не целовал, лишь смотрел так, что у меня уже дрожало всё внутри, да неторопливо цедил сладкий яд своих слов. — … как я мучительно тебя хочу. Вель.
Эротических снов мне раньше не снилось, поэтому не могу сказать, как бы всё происходило, окажись на месте Элара другой призрачный любовник, но в ту ночь я тонула в пьяном мареве дремоты, жаркой и острой, как жгучий перец…
Элар прижал меня к стене, и я животом почувствовала, что он не врёт. Хочет. Вздохнула прерывисто, хмелея от сладковатого, коричного, чуть терпкого запаха его возбуждения. Непроизвольно облизнулась, стремясь распробовать этот аромат. Мужчина издал короткий полустон, больше похожий на рык, опустил руку, чтобы прижать моё колено к своему бедру и велел отрывисто и хрипло:
— Поцелуй меня.
— Нет.
— Да.
И сам прижался к моему рту так осторожно, почти трепетно, что я растерялась.
Я ожидала агрессии и напора, яростной атаки — что-то вроде того, что нам уже пришлось испытать наяву. Дважды. Но Элар удивил своей хрупкой нежностью, такой щемяще острой, что я непроизвольно ахнула, впуская внутрь этого коварного обманщика и искусителя.
Поцелуй стал глубже, оставаясь всё таким же неспешным и соблазнительным. Со вкусом пломбира в летний зной. Мои пальцы запутались в волосах цвета спелой пшеницы, ноги сами собой обвились вокруг мужских бёдер, и я даже не поняла, как получилось так, что оказалась голой по пояс, задыхающейся от непрестанных ласк вероломного захватчика.
— Не поцелуешь? — шепнул Элар, отодвигая в сторону ткань моих бикини, насквозь мокрых, словно я под ливень попала.
— Нет.
— Твоё «нет» так церберски смахивает на «да», Вель. Потрись ещё хоть раз о кончики моих пальцев, и я кончу прямо в штаны. Клянусь.
— О, Боже. Нет.
Если бы можно было зажмурить уши, я бы их обязательно зажмурила, чтобы только не слышать этот голос, который по всем правилам, по всем законам моего внутреннего мира и гордости не должен, не должен, не должен меня возбуждать!
Почему он меня не злит? Почему меня не тошнит от него? Почему я, проклятье, теку как похотливая кошка, мечтая об удовольствии, которое этот мужчина, я знаю, может мне подарить?
