Последние две недели она бегала с какими-то папками, цветной бумагой, книжками, что-то в ее группе происходило грандиозное, что-то готовилось, клеилось, резалось, рисовалось, а то музыка играла - довольно известная мелодия, снова и снова. Что-то она под эту музыку со своей ребятней устраивала. И на него, Нифонтова, внимания совершенно не обращала - не до разговоров. Дело! А теперь вот сидела рядом и пальцы у нее сжимались, бледнея в костяшках от напряжения, лицо в пятнах. Ну хорошо, выяснилось вдруг, что не будет никаких гостей, не прийдут и не прийдут, зачем же общий утренник отменять? Разве они праздник для гостей только готовили? Праздник украли, а им всем в лицо плюнули. Самое натуральное воровство! Может, даже еще более гнусное.
Нифонтов соглашался: конечно, гнусное! Но почему, почему? Потому-то она и уходит, что не почему, просто так захотелось директрисе. Раз не будет гостей, то и общий утренник не нужен. Слишком хлопотно, да и вирусный грипп ходит, тоже предлог. Да и самой директрисы в этот день тоже не будет, куда-то ей нужно. Вот и пусть ищет ей замену. Пусть. Нифонтов вносил холодную рассудочную ноту: не надо торопиться, замену ей, конечно, найдут, только ведь это ее, Иннино, место, дети к ней привыкли, тут бы еще как следует подумать, на трезвую голову. Не горячиться. И ей парнишку своего снова пристраивать, институт опять же, квартира...
Оскорбленная, она сидит с поджатыми губами, напряженно смотрит перед собой. Никак в ней не уляжется: то вроде притихнет, успокоится, то вдруг опять начинает бурлить. То печальная, то гневная. То тихая, то взахлеб что-то лепечущая. Голубые глаза посерели в темноте. Что-то она сейчас выясняет, пытается уяснить для себя или с самой собой, или с жизнью? И уже готова почти воспринять кое-какие уроки, девочка из Воронежа, которой все интересно...
x x x
Студент проходит мимо металлической решетки, окружающей территорию детского сада. Ее угол виден из окна квартиры, где он живет, а дальше все заслонено деревьями. Но детские голоса оттуда долетают до него, и он невольно прислушивается, пытаясь различить отдельные слова. Зачем ему? Все вокруг него уже другое, а т о там и осталось. Там своя жизнь, у него - своя. Но краешком глаза он все равно как бы видит - и теплым облаком овеянную Лукиничну, и голубоглазую Инну, и рыженького, золотушного деда Василия Матвеича, да и себя самого среди них...
ЧУЖИЕ ОКНА
Кое-что уже было известно о ней - невнятно, смутно, темно, дворовым шепотком, тягучими усмешками, липким любопытством, цепким мужским приглядом - вслед, двусмысленным смешком знакомых мальчишек, когда она проходила мимо - лицо с узкими, немного раскосыми глазами, скуластое, курносое; волосы конским хвостом, перехваченные лентой, каштановые, гладкие, почти девчоночьи.
