— Нет! Не нужно! Вам никогда не нужно платить за это денег! — вдруг сказал он возбужденно.
— Что-что? — удивился я.
Он отступил на один шаг, как бы внимательно всматриваясь в меня, а потом, не то спрашивая, не то утверждая, многозначительно произнес:
— Ведь вы поэт, прозаик, художник, музыкант?..
Напоминание об этом содержало для меня мало приятного.
— Ну, допустим, — осторожно согласился я.
— Конечно! — воскликнул он, еще больше возбуждаясь. — Это видно! Я сам художник и, поверьте, могу вас понять!
— Вы художник? — рассеянно спросил я.
— Я лучший художник! — с неожиданным достоинством заявил он. — Среди всех умерших, ныне здравствующих и даже будущих — я лучший!
— Верю, — кивнул я и, отвернувшись от него, сделал движение в сторону моей незнакомки.
— Погодите, — взмолился он, снова заступая мне путь, — не предлагайте ей денег!
— Да почему нет, собственно говоря? — нетерпеливо осведомился я.
— Да потому, — горячо зашептал он, — что они должны почитать за счастье уже просто принадлежать вам! И не только должны, а так и есть на самом деле… Вот эта, например, стоит ей только узнать, кто вы такой, затрепещет от сильнейшей страсти и изойдет в экстазе от одного вашего благосклонного взгляда, и предстанет пред вами в таком неистовстве и блеске своего ремесла, как ни перед одним из щедрейших клиентов! Вы понимаете меня? Деньги только все испортят!
В его словах как будто содержалось рациональное зерно, но уж как-то очень несогласно контрастировали они со всем его видом: что-то среднее между небритостью и бородой, задрипанные советские джинсы, пиджак явно от старьевщика и, наконец, неожиданно новенькие кеды, что наводило на мысль об их криминальном происхождении, проще говоря, что он их где-то спер, — все это, внешнее, впрочем, само по себе, конечно, не могло вызвать у меня особого неприятия или осуждения, — недоверчивое отношение вызвало разве что его экзальтированное заявление, что он «лучший художник», хотя его рассуждения уже пробудили во мне некоторое любопытство, достаточное для того, чтобы пока что не прерывать наш внезапный разговор. А он словно почувствовал это и продолжал увереннее и доверительнее:
— Настоятельнейше повторяю: деньги все испортят! Вы ведь не хотели бы ограничиться, так сказать, лишь стандартными и формальными услугами. Напротив, вы желали бы сейчас окунуться в нечто не только запредельно чувственное, но и одновременно неповторимое и неподражаемое… именно этого должен желать человек нашего с вами склада души. Признайтесь мне! Мне можно признаться. Я сам все это прожил и изучил доподлинно.
