Я стал перебирать в памяти всё происшедшее за последние дни.
Как я попал в эту избу? Её хозяевами были дед — Андрей Иванович Солдатенков и его внук, Петька, двенадцатилетний мальчик с насторожённым взглядом из-под густых, почти как у деда, бровей. Андрей Иванович и Петька нашли меня в лесу, где собирали хворост для топлива. Я был без сознания, раненный в грудь и ногу. До сих пор не могу понять, как им удалось дотащить меня до избы. Знаю только, что они никого не позвали на помощь и никому, кроме Лёни, Петькиного товарища, обо мне не говорили. Они приютили меня и ухаживали за мной как могли. Почему же я не сказал им правды о себе, а выдал себя за труса и дезертира? Но я не мог рассказать им, совсем незнакомым людям, что я курсант из десантно-разведывательной группы, наверное разыскиваемой немцами. Я сказал им, что был шофёром, возил боеприпасы, очень давно уже скитаюсь по лесам, отбившись от своей части, а ранен был случайным выстрелом: немцы наугад простреливали лес, это часто случалось.
Дед спросил меня тогда строго:
— А машину как же, бросил?
— Бросил, — ответил я.
— Со снарядами бросил?
— Иначе нельзя было, — сказал я неохотно.
Но они не поверили. Ни дед, ни Петька.
Я сошёл с трёх ветхих ступенек крыльца и остановился у плетня с надетыми на жерди глиняными горшками. Вся деревенька из одиннадцати дворов была мне видна отсюда. Закат предвещал непогоду. Дед вышел встречать Петьку. Где пропадал Петька целые дни, а иногда и ночи?! Вот он подходит своей солидной походкой взрослого человека, на котором, как ни говори, семья: дед да вот ещё раненый…
— Рано вы поднялись, дяденька! — издали говорит он мне ворчливо. — Разбередите ногу, и возись с вами!
Он упорно зовёт меня дяденькой, словно не доверяя тому имени, которым я назвался. И почему всегда так насторожён его не детский, слишком озабоченный взгляд?
— Да я уже поправляюсь. Скоро нога заживёт и уйду от вас, — говорю я.
— А разве вам у нас плохо? — спрашивает он просто.
— Мне-то у вас неплохо. А вам с дедом, может быть, плохо, Петя.
— Ничего. Перемелется — мука будет, — бросает он, проходя в избу. — Фашисты не идут в деревню нашу.
«А далеко ли они от нас? И всего-то пять километров», — думаю я, но молчу и иду вслед за ним.
Вечер. Я лежу на кровати, которую мне уступил Петька. Он сидит за столом, что-то мастерит. Сверчок завёл в углу знакомую песню. Слабо мерцает фитилёк на столе, В бледном свете его задумчивым кажется лицо мальчика. Внезапно он спрашивает:
